Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
Когда одни из преподавателей Ахмета, которому при содействии Беслана быстро и за чисто символическую плату починили попавший в аварию старенький "
Мерседес", поинтересовался кем же работает столь всемогущий и щедрый человек, Ахмет неожиданно замялся, а Беслан не думая и секунды, спокойно ответил: начальником службы безопасности В те времена это звучало внушительно и немного таинственно. Доцент одного из самых престижных институтов империи долго и с некоторой долей подобострастия жал ему руку С тех пор они оба отвечали именно так, и мало чем грешили против истины Уже вовсю дули ветры перемен и оба, каждый на своем поприще и каждый по-своему ощутили их бодрящее дыхание — решение остаться в Москве был принято солидарно и на малой родине встречено с пониманием.
Он очнулся, когда за окном забрезжил рассвет. Солнце еще не взошло, но небосклон уже насыщен был его невидимыми лучами — ночной сумрак уступил место темной синеве предрассветных часов, а возможно уже и минут. Все это бросилось ему в глаза сразу, потому что большое окно в гостиной вопреки обыкновению, не было задернуто тяжелой портьерой темно бордового бархата и, к тому же, широко распахнуто — по комнате гулял свежий прохладный ветер Атлантики. Возможно он и разбудил его, а возможно — Дмитрий Поляков проснулся сам. Одетым и даже в ботинках, полулежал он а глубоком вольтеровском кресле, где очевидно и заснул Голова раскалывалась, словно изнутри кто-то беспощадный и жестокий ритмично бил тяжелым молотом в область затылка, а снаружи при этом медленно и неумолимо затягивали жесткий железный обруч Все эти признаки говорили о том, что вчера он тяжело до беспамятства напился, что случалось с ним крайне редко ( пить он не любил, но умел), но все же случалось — потому симптомы были знакомы и легко узнаваемы.
В темно-синем предрассветном полумраке предметы в комнате только угадывались, но он разглядел низкий столик заставленный пустыми бокалами, пепельницами, полными окурков, грязными тарелками с остатками десерта и полупустой фруктовой вазой — теперь в ней валялась банановая кожура и огрызки каких-то фруктов.
Мысли, которые в эти минуты тяжело и медленно ворочались в его воспаленной и мучимой тяжелыми спазмами боли голове, были почти осязаемы.
Они почему-то напоминали ему толстые жирные мидии, плавающие в темном, почти черном густом маслянистом соусе-супе, который подавали в местных рыбачьих тавернах. Так же как те самые мидии — мысли его сейчас были скользкими, и ему никак не удавалось их ухватить и прочитать. Мидии также обычно не желали ложиться в ложку, соскальзывая с нее и тяжело сваливаясь в тягучую черную жидкость. Нечто похожее, как представилось вдруг ему плескалось сейчас в его голове и в этом густом тошнотворном горячем вареве медленно переворачиваясь с одного жирного бока на другой плавали, ускользая от сознания толстые и скользкие его мысли. Такая вот возникла у него аллегория. Но как бы параллельно с ней в сознании Дмитрия Полякова происходило еще нечто В рамках этого нечто кто-то невидимый и неумолимый словно прокручивал быстро-быстро обрывочные кадры любительской видео записи Причем именно любительской — камера в руках оператора подпрыгивала и качалась, от чего картинка на экране дергалась, норовила сползти куда-то в сторону, изображение то и дело прерывалось, и о содержании тех событий, которые запечатлел безвестный оператор, можно было скорее догадываться, напрягая воображение, чем знать наверняка. Полякову, однако догадываться и напрягать воображение не было никакой нужды, он был участником тех самых событий и даже обрывочных кадров, мелькающих на невидимом экране, доступном только его восприятию, было достаточно, чтобы немедленно восстановить всю картину в целом. И это была очень неприятная для него картина. Более того, созерцание ее оказалось столь невыносимо, что даже боль раскалывающая его череп изнутри, отступила на второй план. Он видел Ирэн, волосы которой были растрепаны и некрасиво болтались вокруг лица, глаза подернуты какой-то странной пеленой, которая не скрывала их и нисколько не преумаляла фиалкового сияния, но придавала взгляду какое-то странное безумное выражение. Подол тонкого платья задрался и взгляду открыты бесстыдно и безобразно, не смотря на отточенную свою красоту, разбросанные ноги Вот она сидит напротив него в низком кресле, в вызывающей позе — локти рук уперты в обнаженные круглые коленки широко разведенных ног, а сжатые в кулачки ладони подпирают острый подбородок Она пьяно болтает головой и громко говорит, почти кричит что-то вызывающее, дерзкое, грязное, от чего красивые губы ее уродливо пляшут на смуглом лице Еще один человек в кресле напротив него и рядом с Ирэн У него красивое загорелое лицо, подбородок, правда, несколько тяжеловат, а глаза, пожалуй мелки и посажены чересчур близко, но в целом, он мужчина, конечно, привлекательный. Он раскатисто смеется над тем, что говорит Ирэн, гладит ее по голове, поощряя и лаская одновременно, как маленькую девочку. Но получив его признание, она ведет себя совсем не по-детски Еще шире раскинув точеные свои ноги, она закидывает одну из них на колено мужчине, и теперь его рука неспешно поглаживает уже ее обнаженную ногу, свободно двигаясь от колена к бедру Ирэн низко сползает в своем кресле, теперь она почти лежит в нем и голова ее бессильно запрокинулась назад, спутанные волосы закрывают лицо, однако она продолжает что-то совсем уже бессвязное выкрикивать и громко вульгарно смеяться, широко раскрывая рот, в который забиваются длинные спутанные пряди волос Ее однако это нисколько не беспокоит Зрелище это Полякову невыносимо, и он пытается вмешаться Не без труда поднимаясь из своего кресла, он грубо сбрасывает ногу Ирэн с колена незнакомца, но тот реагирует жестко и стремительно. От полученного удара Поляков отлетает назад и в падении возвращается в свое глубокое кресло, благо оно оказалось на пути — в обратном случае он беспомощно растянулся бы на полу гостиной Смех Ирэн, громкий, радостный с истерическими повизгиваниями звенит в его ушах, а дальше наступает темнота, словно пленка в невидимом магнитофоне внезапно закончилась. Однако, никакая это не пленка, в своей предрассветной похмельной действительности Поляков вдруг остро ощущает боль в области левой скулы, а попытка разомкнуть запекшиеся губы и подвигать челюстью эту боль заметно усиливает Теперь он вспомнил все, что произошло накануне и это воспоминание заставило его забыть о боли физической. Он испытывал сейчас сильнейшее чувство, ранее ему неизвестное, поэтому не знал, что называется оно одним коротким и жгучим словом — ревность. И испытание это оказалось ему едва ли по силам Возможно, не страдай его телесная оболочка в эти минуты от жестокого похмелья и удара кино ковбоя, оказавшегося и в жизни крутым парнем, он бы переносил душевные муки легче. Но сейчас, лишенный способности немедленно что-то предпринять, а этого его оскорбленное « я» желало более всего, более даже немедленного возвращения Ирэн, а быть может именно в целях этого возвращения, он испытывал страдания неведомой им ранее силы и остроты Он и презирал себя, и одновременно жалел до самых натуральных и подлинных слез, которые заволакивали глаза — чего не случалось с ним с детства.
Ненавидел Ирэн, и любил ее без меры, и мучительно хотел немедленно заполучить в полное свое распоряжение Чтобы наказать? Убить? Искалечить?
Унизить? Просто избить, швырнув на пол и долго без сожаления пиная ногами?
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
