Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
Габи стало обидно, она, прикусив губу, решительно отошла от окна, подошла к кровати, села возле сына, тихо стала шептать молитву «Отче наш», ограждая себя и малыша от нехорошей, злой жизни. Ее шепот напугал проснувшуюся Изабелл, что накрывшись с головой покрывалом, вслушивалась в слова, повторяя слово в слово за Габи. Изабелл, как – то, вдруг, коснулся тягостной волной, злой, сегодняшний день. Вновь вошел, выйдя из темени ночи, открываясь в своей наготе, пугая откровенностью, которую, сама Изабелл, старалась не замечать, живя, словно по инерции, без чувств.
…Мадам Розетт сидела перед зеркалом, всматриваясь в свое стареющее лицо, как она устала жить той, страшной жизнью, отбирая молодость у ее девушек, бросая тех в лапы жестокой действительности. Но, ведь и ее когда-то, кто-то, также бросил в этот океан зла, а в нем выживали – сильные…
Ей, тогда, молодой девушке с окраины Парижа, казалось, что она попала в рай, после долгих дней голода и мытарств, той безжалостной жизни на улице. Попав в дом терпимости, она была под защитой «красного фонаря». Адаптировавшись, приняв условия жизни, она заблистала в кругу куртизанок, была мила, сексапильна и даже весела.
Посмотрев в очередной раз в зеркало, она вздохнула, обводя пустым взглядом будуар, ей стало невмоготу, одиноко, а самое главное, стало до мурашек на дряхлеющей коже – страшно перед будущим, в котором она, себя видела, лишь, старой, потасканной Мадам Розетт. Она бросила взгляд на дверь, что вот – вот откроется в ее действительность, от которой она пряталась, кутаясь в свои мысли о лучшей жизни, ее взяла оторопь. Не дай Бог! В который раз она шептала вслух самой себе. Но, кажется, там, на небесах к ее отчаянию были безразличны, не спешили изменить жизнь в лучшую сторону, а наоборот тыкали лицом в очередной раз в грязь, являя ее смрад, падшей женщины. Она проглотила накатившуюся слезу, что явилась, как подтверждение, что в глубине, он где-то, как-то, все, же еще слабая женщина. Она взяла со столика трубку, в очередной раз заглянула себе в глаза, болезненно улыбнувшись своему отражению, закурила, размахивая рукой, пускала затяжные клубы дыма.
В комнату постучали. Она вздрогнула, но тут, же собравшись духом, строго произнесла, – Кто там, еще надоедает с утра? За дверью молчали. Она пошла, открывать дверь. В дверях стояла Габи с изнуренным видом, за ее спиной, сжавшись в клубок в завязанной шали, спал малыш. Она полушепотом произнесла, – Мадам! Я ухожу от вас, мне и моему сыну, здесь оставаться нельзя. Спасибо Вам за гостеприимство. Она сделала шаг назад. Мадам Розетт, остолбенев от столь наглой заявки, стать вольной птицей, онемела. Но, тут, же раскинув все за и против, удержала с силой за руку Габи, переходя на фальцет, произнесла, – Э-э, дорогая, здесь, я должна вмешаться в твою судьбу! Как, ты уходишь, куда, на улицу? Тебя с твоим малышом, вмиг приберет к рукам, король «черных ангелов», ты, что хочешь пропасть, а что я скажу Месье Гюго? Габи безразлично, сказала, – Он мне теперь не хозяин, и я не собака, чтоб быть привязанной к нему. Он предал меня и сына! Зло, сверкнув глазами в сторону Мадам Розетт, добавила, – Пошел он к черту! Как-нибудь проживем с сыном на улице, мне не привыкать. Она сделала шаг. Рука Мадам Розетт вцепилась в шаль, она стала вынимать спящего малыша, беря его к себе на руки, прошипев, – Катись! Только твой сын, будет жить здесь. Она кивнула в сторону своих апартаментов, про себя подумав, что на нем она, еще и заработает. Габи начала рыдать, накинувшись на Мадам Розетт с кулаками, в отчаянии кричать, – Отдай, мне, моего сына, тварь! Малыш начал громко плакать. Мадам обернувшись спиной, закрыла перед ней дверь. Габи присела на корточки перед закрытой дверью, горько зарыдала. Из-за двери сквозь крик малыша, послышалось, – Пошла к себе в комнату! Работа началась, отрабатывай кусок хлеба, за себя и малыша! Габи сидя на корточках, закатила вверх глаза, с болью произнесла, – Господи, за что?
В течение получаса Мадам Розетт стояла, застыв у окна, с малышом на руках, провожая взглядом одиноких прохожих, просчитывая все плюсы и минусы, пребывания в ее доме, бастрюка, Виктора Гюго и этой, «пигалицы», падшей девки. Малыш успокоившись, уже спал. Она посмотрела на него, успокоилась, быть – может, он и есть, тот подарок с небес, познать материнство, пусть, даже такой ценой.
Кареты одна за другой мелькали перед окном, но только, одна из них остановилась у парадной дома терпимости, такое название ей было ближе. Она столько терпела, проживая в нем, не находя, той толерантности. Сердце Мадам Розетт стучало, она ждала появления Виктора в ее доме, чтобы взять с него самую, что ни на есть, дорогую цену – ночь в его объятьях и россыпь над ее дряхлеющим телом, звонких, золотых монет.
…Комната затемнена тяжелыми шторами, по прихоти клиента, чтобы его лица не смогли разглядеть. К Габи, стоявшей у окна, подошел Дюма. Он был в хорошем, игривом расположении духа. Он только, что закончил последнюю главу своего нового романа, хотелось почерпнуть глоток свободы, юности, новых острых ощущений. Так хотелось быть молодым! Габи стояла в ажурной тунике и в шелковых чулках, которые держались на ее красивых, тонких, стройных ногах на неимоверно изящных подвязках. Волосы были длинные, распущены, их волны сбегали ниже копчика. Дюма подошел к ней, привлек к себе и начал поспешно раздевать. От нее пахло душистым мылом и грудным молоком, от этого запаха тела, как ценитель женщин, Дюма пришел в неописуемый экстаз. Он сорвал с нее, что можно, последними спали на пол подвязки для груди и чулки. Она стояла в откровенной наготе, словно, окаменевшая статуя Венеры. Блеск ее глаз и безразличие, его поразили и завели.
Дюма привлек ее к себе. Запах волос дурманил. Он ее брал неистово у окна, сквозь, штору пытался войти, как новый день, солнечный луч, но он, Дюма, его не замечал. Он был поглощен Габи, что была холодна, как богиня, это его, как смутило, так и окрылило, волна чувств его накрыла с головой, он наслаждался, своим овладением ею. Подкошенные они упали на старый ковер, Дюма обессилено, прошептал, – Спасибо, детка! Спросил, – Как тебя зовут? Она тихо произнесла, – Габи. Он, вдруг, отпрянул от нее назад, с любопытством рассматривая ее блеск глаз. Встал, откинул рукой в сторону пыльную занавесь. Дневной свет ему показал ее. Он содрогнулся, понимая, что это, та цыганка, что свела с ума Гюго. Он второпях, стал одеваться, россыпью бросив на обнаженное тело золотые, он исчез за захлопнувшей дверью. Габи безразлично глядя на золотые, смотрела в одну точку на потолке, шепча молитву, – Üdvözlégy Mária, kegyelemmel teljes… По ее щекам градом катились слезы, но она их не ощущала. Она пыталась внутренне укрепить себя, выстоять, противостоять удару судьбы…
…Паутину прошлого сжигал взгляд Гюго, по оборванной нити, он возвращался в прошлое, боясь, что оно, вот – вот оборвется, его вчера, в котором столько недосказанного. Именно в нем, в прошлом, он искал ответ. Там – ошибка, малодушие, трусость, трагедия всей жизни и наконец, страх потерять все…
На столе, среди кучи бумаг, чернил и гусиного пера, стояла выпитая бутылка «Бургундского вина» и талая до огарка, свеча, что говорила, что в этом мире он одинок. Но, сопротивляясь, возвращался в прошлое, видя перед собой образ Габи, он шептал, – Габи. Роняя на стол слезы счастья и горести. Образ Габи ему, словно, отвечал, шлепая в немоте губами. Он, же ничего не слышал, стукнув по столу кулаком, крикнул, – Не мучь, скажи, что любишь меня! Образ от удара по столу, вдруг, вмиг рассыпался, дымкой испаряясь. Гюго, в порыве привстав с кресла, протянув руки вперед, с мольбой прошептал, – Подожди! Не исчезай…
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
