Маргарет редко задавала вопросы. Она не особенно интересовалась моей жизнью и совсем не походила на мамаш, которые поджаривают на медленном огне очередного мужчину в жизни дочери. (Странно об этом говорить — едва ли я когда-нибудь был мужчиной в чьей-то жизни, даже в своей собственной.) Маргарет была слишком рассеянна, на подозрительность у нее не оставалось внимания, она привыкла получать то, что хочет. Она во многом походила на дочь, однако ей не хватало того странного и чудесного любопытства, которое привлекало меня в Промис.
— Так в чем проблема у К.?
Боб читал «Замок». Неделю назад я купил еще один экземпляр. Партноу сказал, что когда-то давно читал его, еще в Пристоне, но мало что помнит.
Я поморщился, пытаясь воззвать к собственному высшему образованию. Я не счел нужным упоминать о том, что и сам закончил роман Кафки всего пару дней назад. Понятия не имею, почему я соврал о таком пустяке. Пытался продлить агонию лжи?
— Тебе нужен общепринятый ответ или мое мнение? — спросил Боб.
— Твое мнение.
— Он не может добиться девушек, не может получить чертов замок и, как любой порядочный еврей, просто падает ниц.
— Не чересчур жестко?
— Ты сам спросил.
— И правда.
— Не исключено, что я ошибусь в деталях, но там сказано примерно так: «Тут в ходу поговорка, может, ты ее слышал: административные решения робки, как девушки».
— Как молоденькие девушки, — поправил я его. — Помню, да. Значит?..
— Парень ходит по кругу, — продолжил Боб. — У него в голове бардак. Не в состоянии ничего добиться.
— А если представить себе К. с характером? — предложил я. — К примеру, как мужественного человека.
— Мужественного?
— И упрямого. Очень упрямого. Как тогда — попадет он в замок?
— Я не думал об…
— Я выражаюсь метафорически, Боб. Он обречен. Он просто неудачник! Откуда взяться силе?
— Картина не из приятных, — кивнул Боб, — “то правда, то правда. Если честно, книга нагоняет тоску. Тяжело читать. Может, дело в том, что я в клетке и…
— Ты просто не любишь читать, да?
— Для нас с Нилом, — говорила Маргарет, — Сэндхерст всегда был особым местом. Как и для Промис. Теперь все изменилось. Мы изменились.
Мы постарели, Эван. Хотя дело в другом. Когда я сюда вхожу, я расслабляюсь. Сразу. Этот дом как наркотик — тепло идет по всему телу.
Промис, сидевшая на кушетке рядом с матерью, бросила на меня взгляд… Мне хватило ума его проигнорировать.
— А вы, Эван? Что вас привело в это чудесное место? Контраст между Сэндхерстом и пылью Нью-Йорка, его шумом?
— Мне нравится пыль и шум, — признался я, — но…
— Вы приехали писать? Как Промис?
— Да. Именно.
— И как вам здесь?
— Отлично. Прекрасное место, чтобы…
— Вы тоже от чего-то сбежали?
— Сбежал? — переспросил я.
— Промис вот сбежала. Да, дорогая? Ничего, что я так говорю? Это ведь просто мое личное мнение.
— Говори, что хочешь, — холодно ответила Промис.
— Ну, я считаю именно так. — Маргарет посмотрела на меня и улыбнулась.
В отличие от дочери ее глаза не улыбались вместе с губами. Я ждал объяснения, но, возможно, я уже пропустил его мимо ушей. А может, Маргарет просто хотела, чтобы я начал задавать вопросы.
— По-моему, Промис сбежала от родителей, — продолжила она наконец. — Знаю, я сама об этом думала в ее возрасте. Она пытается понять, кем ей быть. И становится довольно интересной молодой особой, правда?
— Да, — согласился я.
— Значит, вы понимаете, о чем я. — Маргарет медленно закивала и поправила узкий лайкровый рукав, который впился ей в подмышку.
— Ты просто не любишь читать, да?
Боб открыл было рот, чтобы ответить, однако передумал и состроил идиотскую улыбочку человека, которого поймали с поличным, но раскаяния он не испытывает. Я бы никогда не смог так улыбаться.
— Это часть моей работы, — сказал он наконец.
— Я читал. В «Паблишерс уикли».
— О чем читал?
— О редакторах, которые…
— Потеряли вкус к чтению? — закончил за меня Боб. — Да, я тоже читал ту статью. Действительно, бывает. Ну или может случиться. Помню, читал я и думал: все равно что читать про потерю памяти или про взрослого человека с синдромом дефицита внимания — читаешь и думаешь: про тебя это или нет? Может, про меня. Тогда я как-то на этом не зацикливался. Но теперь, когда я пережил такой позор…
— Разве тебе не открылись новые перспективы?
— Теперь, когда меня тут держат, как животное… — продолжал Боб.
— Как животное?!
— Против моей воли. Теперь я понял, что по-настоящему важно и что я должен делать.
— Что ты должен делать?
— Да, — подтвердил Партноу. — Я должен положить этому конец. Положить конец карьере уважаемого редактора. Займусь чем-нибудь другим. Выберусь из-под груды слов.
— Ну, не знаю, не хотелось бы думать, что я погубил твою карьеру.
— Не льсти себе, — отозвался Боб.
Бокалы вновь опустели.
— А вы? — спросил я.
Задав вопрос, я почувствовал себя очень странно-и вовсе не потому, что вопрос был какой-то личный. Впервые за полчаса непрерывной беседы Промис внимательно наблюдала за нами — как исследователь за парой лабораторных мышей. За парой немолодых лабораторных мышей, подумалось мне. По возрасту я был ближе к Маргарет, чем к ее дочери.
— Я? — Маргарет застенчиво потупилась, скрыв половину лица. — Боюсь, я довольно странный человек.
Уголком глаза я заметил, как Промис закатила глаза. «Она серьезно».
— Я не верю в Бога, — продолжала Маргарет, — не хожу по воскресеньям в церковь. Только в церковь Риверсайд. Слыхали? Самая красивая церковь во всей Америке.
— Слова образованной женщины, которая и пяти штатов из пятидесяти не видела! — усмехнулась Промис.
— Разумеется, в Европе есть потрясающие соборы, — сказала Маргарет. — В любом случае, Оуэн, вы задали весьма интересный вопрос насчет религии.
— Он Эван, мама.
— Я и сказала — Эван.
— Ты сказала — Оуэн.
— Вы атеистка? — Я попытался возобновить разговор и отвлечь Промис, хотя и мне ее оговорка показалась довольно бестактной.
— В техническом смысле — да, — согласилась Маргарет. — Хотя мне нравятся псалмы, сама атмосфера, деревянные скамьи, возможность надеть шляпку — редкая возможность в современном мире. Иногда мне даже хочется быть верующей.
