Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Высокое собранье проявило немногословие, суть же решения сводилась к следующему. Языку русскому быть, царствовать и распространять влияние свое. Пусть работают ему с прилежаньем. Пусть дерзают ныне ободренны обогащать его (сие последнее я приняла как прямое руководство к действию). Да воскреснет Русь, и расточатся враги ее, яко дым от лица огня. Пусть сторонятся и дают ей дорогу другие народы и государства. Когда же все это было Гоголем в точности записано, из-за мачтовых сосен выступил соснового роста колосс и приложил к документу руку: «Быть посему. Петр».
Мы отбыли из корабельной рощи со славянофильского пикника в малом комитете: Гоголь, я, Петрушка с Селифаном и верный черт. Высокочтимые наши единомышленники, сделав свое дело, дружно дематериализовались. Не успели мы отъехать и версты, как в молодом сосняке послышался нечеловеческий храп. Сцены из «Руслана и Людмилы» стали приходить мне на ум. Русский дух витал окрест. Приблизившись не без опаски, мы легко поняли, что перед нами не кто иной, как Поток-богатырь собственной персоной, великолепный крупный экземпляр породы русской.
Он спал. Который это был его захрап и в каком времени ему сейчас надлежит проснуться, можно было только гадать. Время крепко загуляло. Решено было, соорудив нечто вроде матросской брезентовой койки, увязать его позади экипажа нашего наподобие чемодана, а там в какое время ни прибудем – пусть он комментирует, ибо счастливо сочетает проворство, стать и удаль с непробиваемым здравым смыслом. Тоже и прям – когда ни разбуди, режет правду-матку. В нынешнее время, когда на Руси начинают переводиться богатыри, нам привалила баснословная удача, и глупо было бы упустить ее.
Сказано – сделано. Поток-богатырь слил мерный храп свой со стуком колес наших. Тут под боком у меня снова раздался милый сердцу голос творца его Алексея Константиныча Толстого. Видно, он снова решил к нам присоединиться, чтобы порадоваться на свое разумное детище. Он вопросил богатыря, постучав красивым перстом о заднюю стенку брички: «Говори, уважаешь ли ты мужика», а Поток встрепенулся: «Какого?».
8
Мы стояли на утренней заре посеред деревни, похоже, что Смоленской губернии. Поток-богатырь уже был на ногах, потягиваясь богатырским потягом и выбирая солому из кудрей своих. Черт же прикинулся народником и уточнил заданный А. К. Толстым риторический вопрос придирчивым тоном: «Мужика вообще, что смиреньем велик». Но Поток возразил: «Есть мужик и мужик. Если он не пропьет урожаю, я тогда мужика уважаю». После сих слов А. К. Толстой опять испарился, как чеширский кот.
Тут пошли мы по деревне и в ужасе обнаружили, что заехали в советское время. Такого сраму с нами еще не случалось с самого отбытия нашего из Сулы. Мужика как такового в деревне не было. Зато в каждой избе было по бабе, вовсе одинокой или же с одним ребенком. Серед деревни висел кусок рельса на проволоке. Едва лишь мы ушли в другой конец, как рельс загудел, что твой вечевой колокол. Мы обернулись и увидали приехавшего на телеге колченогого мужика в пиджаке. Подоспел и грузовик, ведомый парнем-допризывником. Из изб потянулись к нему заспанные худые бабы. Перекинули без подмоги голенастые ноги в сапогах через борт грузовика, и он увез их.
Петрушка с Селифаном в удивлении заглядывали за избы, где сохли без ухода огороды величиной с овчинку. Ни яблоньки, ни смородинового куста. Редко где блеяла коза. Молчали считанные дети, глядя исподлобья. Остальное все было хорошо – и речка, и березы. Но не было жизни в этой деревне, будто чья-то железная рука мертвой хваткой держала ее за горло, не давая вздохнуть.
Заботливый черт разостлал нам скатерть-самобранку на покошенном лугу у речки. Вечером вернулись пеше наши горемычные бабы. Козьи хозяйки, не заходя к детям, похватали грабли и в сумерках гребли сено. Свою примеченную копешку, свою десятину – десятую копну своей козе за девять накошенных для колхоза – старательно утаптывали ногами, влезши на нее. Уже в темноте переговаривались с копны на копну, что де бригадир ткнет копны, найдет, какая плотнее, и отберет.
Переночевали на бабьих заветных копешках, все, включая богатыря нашего, и порядком умяли их. Чем свет бригадир явился, как черт по грешную душу. А вот и Павел Иваныч Чичиков, давно не видали. Делает вид, что вовсе не знаком с Гоголем, и черт ему не брат. Подсыпается к старосте – простите, бригадиру, – и спрашивает с приятной улыбкою вот так: «Скажи, любезнейший, ведь войны давно уж нет, а что души мужеского пола, должно быть поумирали от какой-то лишь сильный пол поражающей болезни? И много их так-то умерло?» – «Нет, барин, – ответствует староста, бишь бригадир, – они, аспиды, из армии не приходят, рядятся на стройку и получают паспорт». – «А что, братец, – не унимается Павел Иваныч, – другим крепостным барин паспорта не дает?» – «Известное дело, не дает», – бурчит бригадир, только не фонвизинский. «А что, голубчик, видать жизнь тут нелегка?» – «Это, барин, смотря кому», – отвечает бригадир уклончиво. «И есть умершие младенцы мужеского пола?» – «Их и живых не больно много, то и умерших не густо».
Пока Павел Иваныч выяснял с бригадиром, во что может оценить председатель колхоза мертвую некрещеную младенческую душу мужеского пола, черт приценялся к душе бригадира – запрашивал преисподнюю по беспроволочному телеграфу, отбивая морзянку копытом.
Мы продолжили путь свой. Поток-богатырь в дороге спал, как младенец в люльке, но на остановках неукоснительно просыпался и говорил всегда дельно. Следующая остановка году в 1972-м. Ох, как тут пришлись кстати богатырские слова, ранее сказанные! Мужики уж завелись в деревне. Да и дело у них появилось – они гнали самогон, и при этом дерзко пели частушки сомнительного содержанья:
Слева молот, справа серп,
Это наш советский герб.
Хочешь жни, а хочешь куй,
Все равно получишь орден.
Страх, благодаренье богу, исчез, однако ж и трудолюбие без жесткого принужденья не явилось. В каждом огороде стояло корыто с бродящим суслом. По деревне шатались пьяные свиньи, в буквальном смысле – нажравшиеся из корыт. Во всей деревне не случилось трезвого человека любого пола и возраста показать нам дорогу. Пришлось черту подсесть на козлы, и вот что из того вышло.
9
Нас закружило по тем временам, что привели крестьянство российское к таковому вырожденью. Сначала столкнулись мы в пути с реквизиционным продотрядом. Видели русскую тамбовскую Вандею, сопротивленье большевикам мужиков, тамбовских волков, с вилами и топорами. Проехали по всей центральной России – голо, сиро. Ой ты, синяя сирень да голубой палисад, на родимой стороне никто жить не рад. Опустели огороды, хаты брошены, заливные луга не покошены. И примят овес, и не сжата рожь. Где теперь, мужик, ты приют найдешь?
И вот мы возле будущего Кузнецка. Под старою телегою лежат, пролетаризируются выкуренные из деревни крестьяне. По небу беспокойно бегают черные тучи будущих шахтерских забастовок. Поток-богатырь, находясь в пробужденном состоянии, почесал в затылке и сказал ох как верно: «Выгнать-то мужика из деревни выгнали, а ты-ко поди верни его назад».
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
