— Что это?
— Бильярдный кий. По четвергам у нас с ребятами игра.
— Но он может ее пропустить, — сказала появившаяся у него за спиной Кейти. Она поцеловала Шерон и взяла у нее бутылку.
— Да, вполне могу.
— Не стоит. Иди скрести вместе со своими мальчиками кий над зеленым сукном, а я останусь с Кейти. Вы не против, если я у вас переночую? Увидимся позже, Том.
Женщины очень неплохо провели вечер, болтая, сплетничая и хохоча. Кейти всегда умела рассмешить Шерон. Когда бутылка кончилась, они сходили за следующей в азиатский магазинчик на углу и решили заодно взять какой-нибудь из продававшихся там же видеофильмов.
Кейти кивнула на секцию порнографии.
— Том стал в последнее время брать напрокат вот это, — сказала она печально. — Думает, что я об этом не знаю.
Шерон вытащила кассету с фильмом «Глубокая задница».
— Давай возьмем это. Посмотрим, на чем он тащится.
Вернувшись домой, они выпили еще вина и покурили травку, которая была у Шерон с собой в маленьком пластиковом мешочке. Том обычно ничего не говорил, когда Кейти баловалась легкими наркотиками, но недовольно хмурился, так что у нее лишь изредка появлялась возможность отвести душу, вспомнив студенческие забавы. Затем они поставили кассету и битый час язвили по поводу примитивной работы актеров, стонавших как-то по-марсиански. В конце концов Шерон выключила видеомагнитофон.
— Может быть, именно это ему и нужно? — заметила Кейти. — Трое в постели.
— Ты что, приглашаешь? — откликнулась Шерон. Это была шутка, однако она чувствовала, что Кейти находится в каком-то странном настроении.
— Нет, — ответила Кейти. — Я не могу ни с кем его делить. Даже с тобой, дорогая Шерон, даже с тобой.
— А когда он будет стареньким и седым?
— Тогда меня тут уже не будет.
— Как это понимать?
— Я не доживу до сорока. Я это всегда знала. Сорок — предел для меня.
— Не говори ерунды! — бросила Шерон. Однако, внимательно посмотрев на Кейти, затягивавшуюся остатками косяка, она поняла, что та абсолютно серьезна.
— Меня предупредили.
— Предупредили? Врачи?
— Нет, не врачи. Это был незнакомый мужчина. Он появился на улице и хотел взять меня за руку. Затем он ушел, но я встретила его еще раз. Тебе никогда не приходило в голову, что некоторые люди на улице — на самом деле вовсе не люди, а призраки?
— Кейти, ты меня пугаешь.
— Прости. Забудь о том, что я сказала. И пожалуйста, не говори об этом Тому.
Как Шерон ни приставала к ней, Кейти не хотела больше распространяться на эту тему и отшучивалась. Но затем они снова развеселились и к тому моменту, когда вернулся Том, были в совершенно невменяемом состоянии. Безуспешно попытавшись добиться от них какого-нибудь вразумительного объяснения, он попрощался и ушел спать.
В тот день она видела Кейти в последний раз.
И вот теперь Шерон разделила с ней Тома — при обстоятельствах, которые невозможно было предугадать. Она была уверена, что если бы Кейти видела, в каком он состоянии, то простила бы Шерон и даже благословила ее. Миновав Сион и проезжая по улице Хативат, она бросила взгляд на городскую стену, где на фоне синего неба маячили силуэты трех солдат с болтающимися на ремнях «узи». Порой у нее возникало ощущение, что она ездит по краю воронки действующего вулкана, который вот-вот начнет изрыгать огонь и выплевывать магму с плавящимися осколками породы. Наиболее крупные осколки выбрасывались из самой глубины жерла и, дымясь, застывали в виде религиозных учений. Но иногда они трескались и рассыпались одиночными актами насилия. Во всем была виновата жара. Шерон воспринимала Иерусалим, прообраз всех городов мира, как некий источник яростной энергии. Ох уж этот Иерусалим! Она чувствовала, что прожила в нем уже слишком долго.
Когда она свернула у Яффских ворот, в приемнике, транслировавшем джаз, возникли помехи, звук то исчезал, то снова появлялся. Шум и треск заглушали музыку. Шерон покрутила ручку настройки, но это не помогло. И вдруг небо впереди нее прогнулось, словно на него давила огромная тяжесть, и стало складываться. Разинув рот от изумления, она нажала на тормоза; колеса взвизгнули, зацепившись о сухой раскаленный поребрик. Машину затрясло и развернуло почти поперек улицы. В приемнике что-то щелкнуло, помехи прекратились, и внятный женский голос наполнил эфир: «Я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь… Мне нечем дышать…»
Голос затих, вновь сменившись треском помех, а затем и меланхоличным саксофоном. Шерон посмотрела на небо — оно приняло свой нормальный вид. Позади нее сердито сигналили автомобили.
— Вид у тебя хуже некуда, — заявила Тоби, когда Шерон влетела в приемную на Бет-Хакерем.
Она держала в руках губку и пластиковую бутылку с распылителем. Хотя Тоби руководила реабилитационным центром, она собственноручно мыла и чистила окна, меняла перегоревшие лампочки и носила в сумочке набор отверток. Ей исполнилось семьдесят лет; она была основателем центра, психологом-фрейдистом и в те моменты, когда не занималась руководящей работой или уборкой, — хорошим другом.
— И тебе следовало быть здесь еще полчаса назад, — добавила она.
— У меня произошла неприятность, — ответила Шерон.
Тоби развела руки в стороны:
— Это можешь мне не говорить. Переживай свои кризисы, приходи на полчаса позже. Только тут с утра сидит твоя старая подруга Кристина, вся в «белом тумане», и безостановочно повторяет твое имя. Может, мне поговорить с ней? Вдруг что-нибудь получится?
«Белый туман» означал на их жаргоне серьезное психическое расстройство. Кристина была их бывшей пациенткой, которая прониклась особым доверием к Шерон.
— Когда она пришла? В каком она виде?
— В каком виде? В голом, дорогуша. Она появилась здесь с первыми лучами солнца абсолютно голая.
— Иду прямо к ней.
— Поосторожней там — все-таки «белый туман». И не забудь, что через час у нас совещание персонала.
Шерон зашла в помещение, называвшееся «комнатой белого тумана». Перед входом в нее полагалось снимать обувь. Здесь работали с клиентами в случае обострения болезни, и потому стены были звуконепроницаемыми, на полу лежали ковры, мебель была мягкая. В этой комнате орали, вопили и рыдали. Ею пользовались не очень часто, — для большинства женщин, пристрастившихся к бутылке или наркотикам, реабилитация была длительной и рутинной работой. Однако время от времени ту или иную пациентку окутывал «белый туман».
Кристина сидела на полу, закутавшись в белый купальный халат реабилитационного центра. Ее длинные черные волосы ниспадали на лицо. Сквозь висящие пряди проглядывала розовая припухлость вокруг глаз. Шерон подошла и села рядом с ней.
— Привет, сестренка, — спокойно произнесла она.
