— Вы Джаспер? — спросила первая монахиня.
— Да, сестра. Я Джаспер.
— Линдси писала мне о вас. Меня зовут сестра Мэри Мишель. Я настоятельница монастыря.
— Можно мне навещать Линдси? Не часто, но хоть иногда?
— Это не очень хорошая идея.
— А писать можно?
— Пишите, если хотите. Но я не обещаю, что ей будут передавать ваши письма. Теперь она принадлежит ордену.
— Я могу быть чем-то полезен монастырю? Может, вам что-то нужно? Скажите, я куплю.
— Мыло, — подумав, ответила мать настоятельница. — Нам нужно мыло, сестры должны мыться.
На следующий день Джаспер вернулся в Чарлстон и первым делом отправился в универмаг Белка, где купил десять ящиков простого, но душистого туалетного мыла для монастыря Святого Сердца. В своем первом письме сестра Мишель сообщила Джасперу, что его пожертвование сначала посеяло разногласия среди сестер. Монахини старшего возраста сочли мыло слишком большой роскошью для монастырских омовений. Но сестра Мишель урезонила их, поведав о происхождении мыла, о необходимости принимать подаяние с благодарностью и о значении гигиены в монашеском обиходе.
И начались для Джаспера Кинга ежегодные паломничества. Каждый год 16 июня он стоял перед дверью монастыря и просил позвать сестру Мэри Мишель. Он спрашивал у нее, можно ли повидаться с Линдси, которая превратилась в сестру Мэри Норберту. Отец не предупреждал сестру Мишель заранее о своем появлении, но она, как женщина практичная, умела извлечь пользу из его посещений.
— Что требуется монастырю сейчас? — спросил мой отец у матери настоятельницы через год.
— Стиральный порошок, — ответила сестра Мишель, и на следующий день годовой запас стирального порошка прибыл на задний двор монастыря.
В другой раз это была мастика для полов, на следующий год — полотенца для рук, еще через год — крем для обуви.
Неглубокая, но очень важная дружба завязалась между Джаспером и сестрой Мишель. Они стали ждать этих встреч 16 июня. Сестра Мишель рассказывала Джасперу об успехах сестры Норберты и однажды даже призналась:
— Я никогда не встречала в стенах монастыря столь талантливой девушки.
Эти сообщения и радовали Джаспера, и огорчали. Каждый раз, приближаясь к изящному зданию монастыря, он надеялся увидеть Линдси на крыльце с сумочкой в руках и в том же платье, в каком она покинула Чарлстон. Он мечтал, как она бросится ему в объятия и признается, что все это было ужасным заблуждением.
Первого сентября, когда он переступил порог Цитадели, следуя по стопам отца и деда, его семья была необычайно счастлива. Но сам он прекрасно осознавал, что поступил в Цитадель лишь потому, что не смог придумать план жизни, который исключал бы Линдси. Он выбрал в качестве специализации физику и скоро понял, что, как все объекты на земле, подвержен закону инерции и уход Линдси придал его жизни импульс в непредвиденном, но неизбежном направлении. Ему без труда удалось приспособиться к дисциплине, полюбить естественный распорядок Цитадели, по молодости лет он получал удовольствие и от формы, и от хождения в ногу под бой барабана, и от скандирования речовок. Монастырь стал убежищем для женщины, посвятившей себя молитве, а Цитадель заменила монастырь Джасперу. Из послушников он перешел в касту воинов 7 декабря 1941 года, когда японцы напали на Пирл-Харбор.
Перед прохождением медкомиссии Джаспер выучил наизусть таблицу для проверки зрения, применявшуюся военными врачами, и получил на зрительном тесте максимальный балл. Его зачислили в армию в звании младшего лейтенанта, он прекрасно проявил себя на европейском театре военных действий, а б июня 1944 года — в день высадки союзных войск на Атлантическое побережье Европы — высадился в Нормандии, участвовал в освобождении Парижа и в день подписания акта о капитуляции оказался в Германии. Проведя там год в составе оккупационных войск, он вернулся в Чарлстон, чтобы научиться жить без Линдси. Во время войны Джаспер писал ей каждую неделю, но ни одно письмо не попало в руки Линдси. Сестра Мэри Мишель гордилась тем, что знает человеческую душу лучше любого психолога. Она чувствовала, какой любовью дышит каждое слово Джаспера, и сочла наиболее разумным оградить девушку от этих писем, чтобы не подвергать соблазну.
Джаспер упросил своего отца, чтобы во время войны тот каждый год 16 июня приезжал к воротам монастыря Святого Сердца и спрашивал мать настоятельницу Мэри Мишель, в чем нуждаются сестры. Мой дедушка был не в восторге от этого поручения, но выполнял его из суеверия: боялся, что сына убьют на войне, если не оказывать благотворительность монастырю, битком набитому монашками. Дедушка исправно отмечал каждую годовщину расставания Линдси с мирской жизнью и в полдень 16 июня всегда стоял на монастырском крыльце. В разгар сражений в Европе Джаспер получил четыре коротких письма от сестры Мишель, в которых она благодарила его и уверяла, что молодую сестру Норберту ждет великое будущее на избранном ею поприще.
Мать настоятельница быстро оценила интеллект Линдси и после церемонии пострижения направила ее в Католический университет. Благодаря усиленным занятиям Линдси досрочно написала дипломную работу по английской литературе и приступила к диссертации по «Улиссу». Прочитав роман, она обнаружила, что его действие происходит в течение одного дня, и день этот — 16 июня 1906 года. Поскольку Джаспер привез ее в монастырь 16 июня и ее новая жизнь началась 16 июня, эта дата приобрела для Линдси мистическое значение. Она часто думала о Джаспере. От своих родителей она знала, что он воюет в Европе, и каждое утро перед причастием молилась за его благополучное возвращение. Сестра Мишель упомянула, что Джаспер вернулся целым и невредимым, и Линдси еще более уверовала в силу молитвы как естественного, несравненного источника добра во Вселенной. В глубине души Линдси считала, что именно благодаря ее молитвам Джаспер вернулся живым из Европы.
Возвратившись в Чарлстон, Джаспер поселился в своей прежней комнате в родительском доме на Ратлидж-авеню и стал преподавать физику и биологию в Епископальной ирландской школе. Его светская жизнь ограничивалась эпизодическими встречами с новой учительницей этой школы или с сестрами его однокашников по Цитадели. Он был приятным и, безусловно, завидным кавалером, и несколько особ женского пола намекнули ему, что готовы к серьезным отношениям, если он излечился от своей юношеской страсти, о которой знали все. Каждый раз, когда об этом заходила речь, он сам смеялся над собой — сходит с ума из-за женщины, которая никогда не будет принадлежать ни одному мужчине. Но он дал себе слово, что не женится, если вновь не почувствует того, что чувствовал, когда семнадцатилетним, держась за надувную камеру, плыл в одежде, сносимый течением по Чарлстонской гавани. Он точно знал, что такое любовь и какова она на вкус.
Летом 1947 года Джаспер приобрел два акра земли на берегу соленого озера, которое отделялось от реки Эшли Локвудским бульваром. С помощью друзей он построил двухэтажный дом, не пополнивший перечень архитектурных достопримечательностей Чарлстона. Дом был удобным и простым, как католическая церковь, построенная в то же время на окраине города. Отец оборудовал кабинет-лабораторию на втором этаже и пять спален. Даже собственная мать подтрунивала над ним: пять спален в доме, который, судя по всему, так и останется холостяцкой берлогой. Однако Джаспер придумал план, призванный и скрасить одиночество, и погасить ипотечный кредит. Он стал сдавать комнаты другим молодым холостякам из числа преподавателей школы, и не менее трех учителей всегда жили в доме. Отец вспоминал о том времени как о счастливом: почти каждое воскресенье устраивали вечеринки, танцевали, дом наполнялся молодым смехом, мужским и женским, который звучал как музыка.
