— Если ты отдашь мне то, что стащила, я не стану звать полицию, — донесся до Фрауке голос Ники.
Воровка безропотно открыла свой рюкзак, достала сложенную тенниску и с выражением упрямства на лице швырнула ее под ноги Нике. Подростки с трудом поднялись на ноги и, хромая, растворились в толпе зевак.
— Подними, — произнесла Ника властным тоном.
Фрауке с изумлением увидела, как девушка наклонилась и подняла украденную майку. Ника была спокойна и невозмутима. Несмотря на старомодное платье, серую вязаную кофту и поношенные гимнастические тапочки, она излучала силу и внушала невольное уважение, чего прежде Фрауке за ней никогда не замечала. Девушка протянула тенниску Нике.
— Спасибо. А теперь исчезните. И чтобы больше никто из вас не появлялся в нашем магазине, иначе я заявлю в полицию.
Сороки-воровки втянули головы в плечи и сочли за лучшее поскорее смешаться с толпой. Фрауке не могла вымолвить ни слова. Если бы она не видела все собственными глазами, ни за что не поверила бы, что тихая, хрупкая Ника может без труда справиться с двумя юнцами.
Но та, похоже, не желала говорить о своем подвиге. Она молча прошла мимо нее и двинулась по Кирхштрассе. Фрауке пришлось семенить трусцой, чтобы поспевать за ней.
— Как ловко ты с ними расправилась! — восхитилась она. — Где ты научилась карате?
— Джиу-джитсу, — поправила ее Ника.
— Вот это да! Никогда не подумала бы, что ты способна на такое! — сказала Фрауке, задыхаясь от быстрой ходьбы. — Когда я расскажу Рики, она…
Ника остановилась так внезапно, что Фрауке едва не натолкнулась на нее.
— Я не хочу, чтобы ты рассказывала что-либо Рики, — бросила она ей без тени улыбки на лице. — Обещаешь мне?
— Да, но это было… — начала было Фрауке смущенно.
— Ты обещаешь мне? — повторила Ника, и на этот раз в ее голосе послышались угрожающие нотки.
— Ладно, хорошо, — испуганно пробормотала Фрауке. — Обещаю.
— Я надеюсь на тебя.
Ника тронулась с места. Фрауке осталась стоять, провожая ее недоуменным взглядом и наблюдая за тем, как она пересекла улицу и скрылась в магазине.
— У нас есть подозрение, что за шуткой с хомяком стоит один наш бывший сотрудник, — сказал доктор Штефан Тейссен.
— Шуткой? — Пия недоуменно подняла брови. — Подвергать себя такому риску ради шутки?
Боденштайн предоставил Пии право вести беседу с руководителями «ВиндПро», а сам, оставаясь на заднем плане, изучал этих двух мужчин. Тейссен производил впечатление уверенного в себе, выдержанного человека. Он, как и его коллега, не проявлял ни малейших признаков нервозности, которая овладевает большинством людей при общении с сотрудниками уголовной полиции. Наметанным взглядом Оливер оценил облачение Тейссена — стильный костюм, добротная рубашка, модный галстук, туфли ручной работы. Все это стоило немалых денег. Очевидно, Тейссен придавал своему внешнему виду большое значение.
— И кого же вы подозреваете? — спросила его Пия.
— Этого человека зовут Янис Теодоракис. Он работал у нас, — ответил Тейссен.
— Вот как! — В голосе Пии прозвучало удивление. — Теодоракис. Тот самый, из общественного инициативного комитета. Я видела вчера его интервью по телевизору. Он высказывал серьезные упреки в адрес вашей фирмы и отнюдь не был похож на шутника.
Тейссен и Радемахер переглянулись.
— Все эти заявления — злостная клевета, — сказал Радемахер. — Девять месяцев назад мы расстались с Теодоракисом, и теперь он мстит нам, не брезгуя никакими средствами. Мы подадим на него в суд.
Он был несколькими годами старше Тейссена, что-то около пятидесяти пяти. Его лицо с обвисшими щеками не выражало никаких чувств, сквозь редкие светлые волосы просвечивала розоватая кожа черепа. По части уверенности в себе Радемахер не уступал Тейссену, но был не столь высокомерен. Во время разговора под полоской густых усов у него обнажались неровные, желтоватые зубы. Его мятый костюм источал запах табачного дыма. Боденштайн подошел к серванту, на котором стояли фотографии в рамках. Ветротурбины, улыбающиеся мужчины в костюмах на строительной площадке. Семейные снимки. Представительный папа, красивая мама, трое детей. Светловолосый юноша с серьезным лицом, в костюме с бабочкой и со скрипкой в руках. Две улыбающиеся девушки на лыжах посреди заснеженного поля. Папа и мама на фоне заходящего солнца в горах.
— Его утверждения совершенно беспочвенны, — поддержал коллегу Тейссен. — Члены экологических организаций никогда ни в чем не сомневаются, а потом вдруг оказывается, что они не правы.
Боденштайн кашлянул.
— Какую должность занимал господин Теодоракис в вашей фирме?
— Он был руководителем проектной группы, — ответил Тейссен. — Отвечал за приобретение земельных участков и разработку проектов по сооружению ветрогенераторов на всех этапах.
— За что вы его уволили?
— У нас с ним возникли разногласия.
— Какого рода?
— Это внутренние дела фирмы, — уклончиво ответил Тейссен.
— Следовательно, вы расстались с ним не по-доброму, — предположил Боденштайн и по выражению лица Тейссена понял, что прав.
— Теодоракис был закоренелым склочником, отравлявшим рабочую атмосферу, — вмешался Радемахер. — Он не соблюдал договоренности и ссорился с клиентами. Когда мы из-за этого потеряли крупный заказ, чаша нашего терпения переполнилась.
— Вы говорили о мести, — сказал Боденштайн. — За что вам мог мстить Теодоракис?
— После увольнения он поднял большой шум, обратился в суд по трудовым делам, но проиграл, — ответил Радемахер и хрипло откашлялся. — В нашей отрасли все знают друг друга, и никто не захотел взять его на работу. В этом он до сих пор винит нас и строит нам всяческие козни.
— Имел ли он какое-либо отношение к проектированию парка ветрогенераторов в Таунусе?
— Только на начальном этапе. Он был уволен в августе прошлого года.
Пия вынула из сумки листок, который Крёгер нашел под копировальным аппаратом в секретариате, и протянула его Тейссену.
— Что это? — спросил он.
— Это мы хотели бы узнать у вас.
Тейссен уставился на листок, наморщив лоб, затем с каменным лицом передал его Радемахеру.
— Похоже на страницу отчета экспертизы. — Он скрестил руки на груди. — Откуда он у вас?
— Этот листок лежал на полу под копировальным аппаратом в вашей приемной. — Боденштайн не спускал с Тейссена глаз. — Мы решили, что в нем нет ничего необычного, за исключением времени последнего использования копировального аппарата. Согласно протоколу, это произошло в субботу между 2.43 и 3.14.
— Я не вполне понимаю… — начал был Тейссен, но тут же замолчал. Как бы ни пытался он убедить сотрудников уголовной полиции в том, что листок не имеет никакого значения, это выглядело бы неубедительно. Его глаза нервно забегали, зубы впились в нижнюю губу.
