— Любовная интрижка, обставленная должным образом, чертовски дорого стоит. К тому же этот малый, Блез, возможно, и гений горшков и сковородок, но жулик в своих отчетах. Однако я ни о чем не жалею. Розаура стоила всех этих затрат, и даже больших. И все же…
Он умолк и снова посмотрел в окно.
— Что — все же? — напомнил ему Марко.
— Я думаю, мне лучше на время уехать в Рим.
— В самом деле? — Марко был этим обстоятельством в известной мере доволен, тем не менее добавил: — Мне будет недоставать тебя. А как же с Розаурой?
— Она хотела слишком многого, — сказал Казанова. — Даже после того как признала, что бежать бессмысленно. Дай-ка припомнить. Какая была составлена программа? Ах, да! Я должен посылать ей каждый день сонет и письмо, и каждый вечер петь серенаду, и никуда не выходить из казино. А Дзордзе день и ночь должен сидеть в гондоле и привозить ее ко мне, как только она сможет сбежать из дома. Ах, нет! Единственный для меня выход — это Рим. Триумвирату, конечно, известно о нашем романе, а Розаура рано или поздно устроит такой скандал, что они вынуждены будут действовать, и дело кончится для нее монастырем, а для меня — тюрьмой Пьомби…
Казанова был прав: шпионы действительно донесли Триумвирату, что синьора графиня Лаурано семь ночей подряд спала с Казановой в снятом им казино; они даже умудрились сообщить меню Блеза и сколько все эти блюда, по всей вероятности, стоили, — настолько тщательно благие правители надзирали за своими детьми. Триумвират удовольствовался тем, что переслал донесение своих шпионов кардиналу-архиепископу, чтобы он принял или не принял меры — как сочтет нужным.
И так уж получилось, что, когда Марко и Казанова сидели на верхнем этаже и обсуждали Розауру, сенатор Брагадин сидел в это время внизу и слушал посланца архиепископа, рассказывавшего ему про Розауру и Джакомо. Посланцем этим был монсеньор Ломбардини, мужчина необъятных размеров, с умными черными глазами, синими от вина и бритья щеками и носом картошкой, пользовавшийся, однако, всеобщей любовью за чрезвычайную приятность манер и приверженность латыни. Злые языки утверждали, что монсеньор Ломбардини годами не читал Библии на латинском языке, боясь испортить непорочность своего изложения.
— Его высокопреосвященство не стал бы снова беспокоить ваше превосходительство из-за такого пустяка, — сказал монсеньор, — если бы ваше превосходительство не распространяло своей высокой протекции на этого любезного, но бесстыжего молодого человека…
— Я чрезвычайно обязан его высокопреосвященству, — сухо перебил его Брагадин, — могу я узнать его пожелания?
— Этот молодой человек не без талантов, — избегая прямого ответа, сказал Ломбардини, — хотя должен с сожалением сказать… — и тут ученый муж содрогнулся, — я слышал, как он неверно цитировал Вергилия. Ах, мессир Брагадин, мы живем с вами в век бесстыдства. Какой предмет для вечных сожалений, что мы не живем в Золотой век! Когда святой отец давал ученым звание кардинала за чистоту латыни! Садолетус и наш с вами соотечественник Бембус — Пьетро Бембо, патриций, как и вы, ваше превосходительство, и человек, который…
— Но, монсеньор, — воскликнул в нетерпении Брагадин, — в чем же все-таки суть послания его высокопреосвященства?
— Суть, ваше превосходительство, суть?.. — Старика ученого столь внезапно и мало любезно сняли с его любимого конька и вернули на землю, что он заикался, тараща глаза. — На чем же я остановился? Что…
— Вы намеревались что-то сказать насчет…
— Ах, да, — впервые в жизни перебил собеседника монсеньор Ломбардини, так он был раздосадован отсутствием у сенатора интереса к Садолетусу и Бембусу. — Ах, да. Его высокопреосвященство считает, что у молодого человека нет призвания.
— У Казановы?
— Именно это имя его высокопреосвященство просил меня назвать в беседе с вашим превосходительством.
— А почему его высокопреосвященство считает, что у молодого человека нет призвания к служению церкви?
Сей любезный священнослужитель при всем желании не мог бы покраснеть или показаться покрасневшим, ибо слишком румяным было его лицо — разве ведь не сказано: «Тот, кто любит муз, любит и вино?» Но кровь, несомненно, прилила к его лицу, когда он, окинув встревоженным взглядом комнату, поджал губы, закрыл один глаз и, приложив палец к носу, испуганно прошептал:
— Триумвират, ваше превосходительство!
— При чем тут Триумвират? — спросил Брагадин, хотя у него слегка и заныло под ложечкой, что случается с большинством венецианцев при упоминании о государственных инквизиторах.
— На этот раз они сообщают, что речь идет о супруге аристократа, ваше превосходительство, — прошептал толстый латинист.
— А почему они должны винить в этом молодого человека? Разве он виноват, что она распутница? Пусть граф наденет на жену «пояс верности» с замком.
— Вы совершенно правы, ваше превосходительство, совершенно правы. «Varium et mutabile semper…»[46]Но Триумвират…
— Чума на этот… Нет, я совсем не то хотел сказать, — поспешно воскликнул Брагадин. — Но позвольте спросить, с каких это пор Триумвират вздумал мстить за рогоносцев?
— Не в том дело, ваше превосходительство. Каждому молодому человеку естественно влюбляться, a Nympharum fugientum amator[47], но его святейшество — то есть я хочу сказать, его высокопреосвященство — не любит скандалов.
— Послушайте, — раздраженно заметил Брагадин, — кто же устраивает скандалы, если не вы, почтенные церковники? Молодая женщина разве станет болтать об этом? Или Джакомо?
— Согласен, ваше превосходительство, согласен. Но чтобы иметь деньги — ах, auri sacra fames![48]— молодой человек играет. Представьте себе, что он сядет за игорный стол в одеянии священнослужителя и…
— А вы предпочли бы, чтобы он сел голый? — раздраженно заметил Брагадин.
— Прошу ваше превосходительство выслушать меня до конца — favete linguis[49]— его святейшество — то есть, я хочу сказать, его высокопреосвященство — просит вас подумать о том, какой произойдет скандал, если молодого человека в столь почтенном платье поймают на жульничестве, а у его высокопреосвященства есть все основания подозревать, что он…
— Это жалкая клевета… — возмущенно начал Брагадин, но монсеньор Ломбардини во второй раз прервал его:
— Прошу прощения, ваше превосходительство, но его высокопреосвященство поручил мне сообщить вам, что молодой человек должен либо немедленно покинуть Венецию и не возвращаться, пока не исправится и не будет рукоположен другим прелатом, либо должен навсегда покинуть лоно церкви.
