– Мечи едва ли пригодятся на охоте, – сказал он после долгого молчания.
– Догадываюсь, – отозвался охранитель, которого тоже угнетало нетерпение, хотя едва ли так же сильно, как гринвельдского принца.
– Будем надеяться, что ни гапторы, ни драконьи львы сюда не пожалуют. Тогда не помогут ни мечи, ни арбалеты, ни гастрофеты[4].
Молодой Брекенридж уставился на раба.
– О чем ты толкуешь, Фатис? Драконьи львы?
– Да. Есть такие пешие чудища. Они меньше тиранодракона. Но опасней тем, что умеют устраивать засады. Тиранодракон огромен и могуч, но глуп. Он видит жертву и с воплями кидается на нее, круша все на своем пути. А драконий лев замрет в чаще и не шелохнется, пока жертва не окажется на расстоянии пары скачков. Тиранодракон считается королем пеших драконов. Но и у людей король часто бывает глупым и безобидным, в отличие от тех, кто менее заметен, но наделен умом.
– О глупых королях ты тоже в книжках вычитал? – рассеянно проворчал Леон, глядя в темнеющее небо. – И как это раб смеет произносить подобные речи?
– Я знаю, что вы не донесете на меня. А еще знаю, что вы предпочитаете откровенность подобострастию.
– Погоди-погоди, так твари могут прийти сюда? – перебил Кристан. – Ты же говорил, они боятся дыма.
– Драконьи львы боятся. Но есть в этом краю существа, которых дым не пугает. Гапторы. Они немногим выше человека, но опасней тиранодракона.
– Это чем же?
– Тем, что они очень умны, юный господин. Дым гапторов не страшит, поскольку их далекие предки редко становились жертвами истых драконов. Столь мелкая добыча не привлекала огромных крылатых тварей. А если дракон и замечал их, они умели от него уйти. И в охоте им нет равных. Даже драконий лев не может соперничать с гапторами. Они охотятся небольшими стаями, как волки. Только они гораздо терпеливее волков. Тиранодракон кидается на все, что шевелится, кроме разве что «шагающей горы». А гапторы могут целый день выслеживать жертву, оставаясь незамеченными. Они способны оценить жертву. Что делает лев, если видит буйвола и человека? Он выберет буйвола, ведь тот крупнее, а значит, сытнее. Гаптор же всегда выберет человека. Потому что понимает: человек опасен.
– Человек опасен? – удивился молодой Брекенридж. – Для него? Я что-то не пойму.
– Да, юный господин. Вы помните, что стало с могучим тиранодраконом на потешной травле во время пира? Помните, как люди закололи чудовище, перед которым трепещет все живое? Гапторы не терпят соперников. Они умны и скрытны. Они могут часами находиться в десяти шагах от вас, но вы их не заметите.
Кристан невольно уставился на ближайшие кусты, а раб тем временем продолжал:
– И передние лапы у гаптора развиты прекрасно, не чета скрюченным, чахлым ручонкам тирана или драконьего льва. Их когти с легкостью вспарывают кожу трирога. Прыжку их позавидует пума. И если гаптор дал вам себя увидеть, значит у вас за спиной другой гаптор уже занес свою лапу…
– Фатис, – негромко засмеялся сир Нордвуд, – хватит нагонять на мальчишку страх. Гапторы водятся далеко на западе. Здесь владения тиранодраконов. Ибо здесь обитают «шагающие горы», на которых охотятся тираны. Как бы ни был глуп тиранодракон, он не потерпит в своих охотничьих угодьях гапторов. И твои разумнейшие убийцы это прекрасно понимают. Нет их на сотни лиг вокруг.
– Вижу, сир Нордвуд, – хитро улыбнулся Кергелен, – вы хорошо подготовились к путешествию в драконий край. А вот вы, юный сквайр, неважно.
– Чего? – захлопал глазами Брекенридж.
– Плохо вы подготовились, молодой господин.
Харольд снова тихо засмеялся. А Кристан переводил непонимающий взгляд то на него, то на евнуха.
Ночь спустилась почти незаметно. В тени каменной стены сумерки и так царили бо́льшую часть дня. Кроме того, лагерь окружали непролазные чащи. В основном причудливые растения напоминали папоротники и хвощи, но были гораздо крупнее. Может, и не столь высокие, как корабельные сосны Абертинского леса или Волчьего мыса, но повыше гринвельдских дубов и кленов. Они тоже мешали свету проникнуть в небольшую долину, где расположились охотники. По-настоящему светло здесь бывало редко – лишь когда солнце стояло в зените.
На небе одна за другой зажигались яркие звезды. С закатом не пришел холод, как это было в Море Зноя. Здесь, в краю гигантов, ночь хранила дневное тепло, лишь немного разбавляя его приятной прохладой.
Леон выбрал место поровнее, разложил циновку. Бросил сверху набитый овечьей шерстью мешок и улегся, устремив взор в звездное небо.
– Леон, ты что же, снаружи спать собрался? – удивился Харольд Нордвуд.
– Хочу глядеть на звезды, – негромко отозвался принц и вздохнул.
Без нее звезды казались такими холодными. Но когда он смотрел на них вместе с Инарой, было тепло на сердце и спокойно на душе. И весь мир исчезал, оставляя им двоим вечность любви и бесконечность пространства.
Где-то далеко затихало раскатистое урчание «шагающих гор». Даже им требовался сон. Из чащи доносились новые причудливые звуки. Просыпались звери-полуночники. Заливались сверчки и кузнечики. Судя по звуку, здесь они были куда крупней, чем где бы то ни было. Мягко журчал водопад. Потрескивали поленья в кострах, изредка легкая дымка проплывала над головой, закрывая на несколько мгновений звезды.
Вернулся отряд императорского ниччара, без телеги. Слуги отвели верблюдов в стойло и положили им ко́рма. Почти все разошлись по шатрам, и мир постепенно освобождался от звуков людской суеты, возвращаясь к первозданности. Леон словно оказался в райских кущах, в живописном саду, перед дворцом самого Первобога. Клиры говорят, что достойнейшие из праведников придут к Отцу богов на пир в честь своей смерти. И повезут их боги на своих колесницах. И сам бог Мартиан будет играть на золотой лютне и петь песню, которой встретит усопшего Арпелия. И бог ремесел и гостеприимства Инварин откроет ему сверкающие врата, которые сам выковал. И богиня Мия будет очаровывать его прозрачным нарядом, волнующим сердце полускрытыми прелестями. И вечно юная Юния встретит его радостными возгласами как брата. Она, наверное, похожа на Элиссу… И озорной Юлий начнет шутить, но совсем беззлобно, а бог воинских дел Октавиан подарит ему алмазный меч. И богиня плодородия и урожая Септица накроет роскошный стол. А еще есть Октиния, Новелла и Децимус… Они ведь тоже там будут? Только Феролин останется где-то в морской пучине.
Нет-нет, все не так… Райские кущи там, где Инара. Куда бы ни занесла судьба, лишь бы вместе с ней. Это и будет для него раем…
– Инара, – тихо проговорил заморский принц, чувствуя, как тяжелеют веки. – Инара, – шепнул он еще раз, прежде чем сон завладел им без остатка.
* * *
Мириады звезд кружили по ночному небу, словно играя в салочки. Но вдруг, будто дети на окрик родителя, вернулись на свои места и замерцали, издавая еле слышный, тонкий перезвон. Девичья рука поднялась к полной, непривычно большой луне и погладила ее кончиками пальцев. Лунный свет стал ярче и одновременно мягче. А извечно скорбный лик луны расплылся в улыбке.
