Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
— Странное ощущение, — признался Давыдовский, уткнувшись лицом Марине в волосы. — Мне кажется, что мы просто на морской прогулке.
— Вот только глаза зачем-то завязаны.
— Хочешь, я сниму повязку и расскажу тебе, что происходит вокруг?
— И не думайте так делать. Не рискуйте. Вспомните, что произошло с другими. К тому же я и так могу все описать. Вокруг нас волны, серые от пасмурного неба. На горизонте тянутся ледники и скалы. Там и сям виднеются льдины, айсберги. Вот только непонятно, куда мы плывем.
— Не надо об этом думать. От нас пока ничего не зависит, — напомнил Михаил Павлович.
— Не знаю почему, но мне стало спокойно рядом с вами, — призналась аспирантка.
— Это хорошо. Даже очень. Это лучшее, что я слышал в своей жизни.
Давыдовский не мог бы сказать, как долго они плыли. По ощущениям выходило, что часа три. Но теперь он знал, что внутренние часы его обманывают. Михаил Павлович не мог понять, сокращает ли время беззаботный разговор с Мариной или, наоборот, растягивает его. Они старались не затрагивать самое главное — то, что ждет их впереди. Просто беседовали о приятном. Общая беда быстро сближает людей.
Марина честно признавалась себе, что, не случись всего этого, ухаживания Давыдовского тоже возымели бы свое действие. Но не так скоро. На сближение ушло бы несколько месяцев. Теперь же она сидела рядом с ним. Они еще не перешли на «ты», а Михаил Павлович уже обнимал ее, и она не делала попыток сопротивляться.
Тут у кого-то из сопровождающих затрещала рация. Пленникам стало понятно, что путешествие подходит к концу. Моторка замедлила ход и приткнулась бортом к чему-то твердому.
— Поднимайтесь, только осторожнее. Тут лестница, перекладины слегка обледенели.
Ученому пришлось выпустить Марину из объятий. Кто-то взял Давыдовского за запястье и подвел его руки к перекладине, жутко холодной, покрытой ледяной коркой. Он стал карабкаться вверх, еще не зная, какой длинной может оказаться эта чертова металлическая лестница.
Наверху Давыдовского не очень-то приветливо взяли за воротник и помогли выбраться на палубу. О том, что это она и есть, говорило легкое покачивание и свежий ветер.
Взаимоотношения, наладившиеся между Михаилом Павловичем и Островцовой, не укрылись от глаз конвоиров. Кто-то подвел Марину к нему. Давыдовскому не сказали ни слова, да и Марина испуганно молчала, но он всем своим естеством ощутил ее присутствие рядом с собой. Хотя ученый тут же нашел этому и рациональное объяснение. Он различил еле уловимый аромат духов, которыми пользовалась женщина.
— Ты здесь? — спросил Михаил Павлович.
Марина вместо ответа взяла его за руку. Так их и повели куда-то по слегка раскачивающейся палубе. Загрохотали засовы, заскрипели ржавые петли. Пленникам пришлось спуститься по крутому металлическому трапу. Сварные ступеньки гулко отдавались под ногами. Но тут хотя бы имелись поручни, и за них можно было держаться.
Еще раз грохотнул засов, скрипнули петли. Девять пленников оказались в каком-то помещении.
— Можете снять повязки, — разрешил чей-то голос.
Давыдовский уже настолько освоился в темноте, что даже не сразу сообразил, зачем, собственно, снимать-то. Марина сделала это за него. Пелена упала с глаз ученого.
Еще не осмотревшись, Михаил Павлович взял Марину за плечи, развернул к себе спиной и осторожно, боясь дернуть за прядь волос, развязал плотную ленту. В этот момент заскрипела дверь и лязгнул засов. Теперь пленникам стало понятно, что они находятся в каком-то корабельном помещении. По стене шел ряд мутных, словно намазанных мылом, иллюминаторов, за которыми просматривалось море.
Силовая установка молчала. Помещение слабо освещалось сквозь иллюминаторы да огнем, пробивавшимся из кустарных металлических печей. Судя по запаху, топили их мазутом или соляркой. Металлические стены давно не красили. Местами панели покрывала ржавчина.
В углу, под глухой стеной, лежала целая стопка новеньких надувных матрасов, предусмотрительно наполненных воздухом. Тут же имелась стопка теплых одеял и белья.
Между двумя иллюминаторами на раскладном походном столике стояла газовая плита с двумя конфорками. На полочке краснел портативный газовый баллон. В шкафчиках, развешанных на глухой стене, виднелись упаковки с крупами, сухими завтраками, поблескивали банки консервов. На этажерке аккуратными стопками стояла незамысловатая посуда и упаковки с пластиковыми ложками, вилками, ножами.
В довольно просторном помещении имелось две двери. Одна широкая, с круглым застекленным окошком, через которую пленников, скорее всего, сюда и ввели. Вторая узкая, глухая, с разболтанной поворотной ручкой. Давыдовский открыл ее. За ней оказался гальюн, не отличавшийся особой чистотой. Свет в него пробивался из маленького иллюминатора, расположенного очень высоко. Как это принято в американских домах, имелась тут и веревочка с шариком на конце, свисавшая с потолка.
Давыдовский дернул за нее — зажглось слабое электрическое освещение.
— Похоже, нас решили держать здесь довольно долго, — констатировал руководитель группы. — Так что, думаю, есть смысл устраиваться и отдохнуть с дороги.
Никто особо не спорил. Все были вымотаны, устали. Люди принялись разбирать матрасы, укладывали их вдоль стен, укрывали одеялами. Они делали все это не спеша, понимая, что в заточении время потянется медленно. Давыдовский и Марина постелили свои матрасы рядом.
В одном из шкафчиков отыскались подшивки старых журналов. Два американских, глянцевых, с полуодетыми красотками. Столько же советских, совсем древних, за восьмидесятые годы. Это были «Наука и жизнь» и «Знание — сила». Американские журналы никого особо не заинтересовали, а вот старые советские пошли по рукам. Михаил Павлович лично развязал ботиночные шнурки, продетые сквозь отверстия, пробитые в журналах, и раздал номера по рукам.
— Боже мой, как это давно было!.. — Он вздохнул, листая страницы. — Вот этот номер я помню. Читал, когда еще в школе учился. Отец выписывал. Честно говоря, благодаря этим журналам я и пришел в науку. Какие статьи писали!.. Какие люди были!.. Теперь таких уже не делают.
— Журналов или людей? — язвительно уточнил подрывник Сазонов, которому достался новогодний номер «Науки и жизни».
— И журналов, и людей, — с улыбкой ответил Давыдовский. — И те, и другие заметно измельчали.
— Конечно, Михаил Павлович. В вас разыгрались ностальгические воспоминания. — Сазонов захлопнул свою «Науку и жизнь».
— В каком смысле ностальгические? — с видом превосходства поинтересовался Давыдовский.
— О юности своей тоскуете, когда и вода была мокрее, и девушки моложе.
— Молодой человек, с высоты своего возраста я должен вам кое-что заметить. — Михаил Павлович перешел на «вы». — Во-первых, чем старше становишься, тем вокруг тебя больше молодых женщин. А во-вторых, научитесь правильно употреблять слово «ностальгия». Оно имеет одно-единственное значение — «тоска по родине». Если вы имеете в виду грусть по молодости, по утраченным ценностям, то так и говорите. Ностальгия же здесь ни при чем.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
