— Жополизы… Так, теперь… После окончания рекламных блоков имитируйте, как доктор не успевает закулисно вкалывать в Верника медикаменты. Пусть доктор в кадре после рекламного блока вынимает из него шприц. Пусть извиняются перед телезрителями. Мне нужна жизнь без купюр. Тройной контракт с Верником на период восстановления. Все понятно?
— Понятно… понятно… (Говорили все, но непонятно кто.)
— Начальнику службы безопасности канала и юридическому отделу взять под контроль ситуацию. Из хода следствия сделайте показательное для страны дело. Второй канал будет его вести (снял пиджак). Новости, внимание, следим за событиями: операции на грани, переливания, клизмы… главное — зрителя ведем, спецрепу про Верника делаем мило-грустную. Фрайфман, он точно выживет?
— Точно, Константин Эрнестович… так в Склифе сказали.
— Уверен, что не нужно готовить материалы о жизненном пути?
— Уверен…
— Ладно… Международная, быстро, за одну неделю, формируем в полном объеме международную популярность Верника. Чтобы все русские бабы в Канаде, Израиле и США сохли по нему. Как набьете его популярность, увеличивайте стоимость нашей рекламы в блоках прайма, с Видеоинтернешнл я поговорю, и только тогда даете информацию о трагедии, потом подключаетесь к нашему информационному потоку. Есть?
— Есть, конечно, очень точно вы все сфор…
— Подхалимы… В ток-шоу — родственников и друзей Верника. Любую информацию о нем давать с музыкальной темой группы «БИ-2» «Последний герой». Собственному производству с нового сезона разработать проект с ним в главной роли… Фрайфман, как назовем?
— Думаю, как рабочее название «Я ХОЧУ ЖИТЬ!».
— Это ты, Фрайфман, хочешь жить, а я живу! Предлагаю рабочее название — «Я ЖИВУ»… О тех, кто был на грани «жив-мертв», но победил смерть и выстоял вопреки всему. Таких до хера. Все бабы будут плакать… В прам-тайм ставим проект… Согласны?
— Да, замечательное шоу бу…
— Бездарности… Дальше… К больнице 200 человек агитаторов с портретами и плакатами в его поддержку. Туда же через сторонних заказчиков отправьте печатные СМИ и второсортные телеканалы. Пусть тоже поют. Дальше…
— Может, воды… — секретарша.
— Давай, спасибо. Дальше… (К Фрайфману) Зубы ему, надеюсь, выбили?
— Не знаю… Выясню…
— Хорошо. Родителям рассказать, что скорее всего не выживет. Ограничить им поток информации. Пусть визжат во всех СМИ. В утренних блоках показывать лучшие фрагменты из его эфиров. Фрайфман, не смотри так, я знаю, что их не так много… Но все же… Делай из него анонсы утреннего эфира… Технический директор где?
— Я здесь, Константин Эрнестович…
— Повесьте над его больничной кроватью плазму с настроенным только нашим каналом, а-то еще медсестры переключат… Дальше… Внешнее промо. Сити-лайты и биг-борды. Портреты Верника в мишени от снайперской винтовки.
— Какой пэк-шот? — спросил Фрайфман.
— Ты какой предлагаешь?
— «Не убивай в себе друга!»
Константин Эрнестович встал и подсел к нему ближе.
— Саш, я сейчас не прошу тебя делать социальную рекламу. Я понимаю, что у тебя не очень сложились отношения с Верником. Но наш канал — это не ваши отношения. Понимаешь разницу?!
— Да…
— Поэтому, какой… пэк-шот… ты… предлагаешь?
— Предлагаю такой… «Верник. На Втором. Верный. Навсегда».
Он повернулся к секретарю.
— Запиши, как дежурный вариант. Завтра по электронке все сбросили мне варианты пэк-шотов. И еще, быстро, концерт на Красной площади в прямом эфире. «Звезды» в поддержку Верника. Как назвать, Фрайфман?
— «ИЗ ПЕСНИ ВЕРНИКА НЕ ВЫКИНЕШЬ!»
— Саш, ты обкурился сегодня, что ли?! Думай и сбрасывай мне по SMS. Все. Работаем. Спасибо. Цветы, координаты и информацию о Вернике мне к семи вечера. Я сам к нему съезжу. Фрайфман, ты сегодня молодец!
* * *
СИЗО. Обвинение Мейерхольду выдвинули очень быстро. И до суда поместили в общую камеру. В ней уже было человек четырнадцать. Мейерхольд вошел. В углу четверо играли в карты, двое играли в шахматы. Остальные спали. Когда Мейерхольд вошел, то самый скользкий вскочил и, пошловато ухмыляясь, развязно стал идти к нему.
— Посмотрите, солдатик при…
Мейерхольд не дал ему договорить. Молча и быстро вломил справа. Тот отлетел и упал на спящих, те столкнули его на пол. На полу он и затих.
Мейерхольд подошел к своей койке. Стал аккуратно снимать парадную форму.
Видимо, самый главный в этой камере, скорее всего вор в законе, отодвинул шахматы и подошел к пострадавшему зэку. Поднял руку и отпустил — та плетью на пол. Оттянул веко, посмотрел. Зэк в этот момент очнулся, застонал и заскулил.
— Вагон, его нужно наказать…
Тот, кого он назвал Вагоном, поднялся с корточек. Повернулся и посмотрел на Мейерхольда.
— ВДД?
Мейерхольд отвечал, не поднимая глаз.
— Да, 105.
— Краснознаменная.
— Краснознаменная.
— После распада СССР, Сто пятая отошла Узбекистану.
— Знаю. Эти пидорасы отнимают у нас все. Даже воспоминания.
Пострадавший зэк поднялся с колен. Подошел к Вагону сзади и начал опять скулить.
— Вагон, его нужно нака…
Он опять не договорил. В этот раз уже Вагон ввалил ему, и тоже справа. Тот упал, затих, а очнулся уже к вечеру. После этого все время молчал, а у охраны просил перевода в другую камеру.
Вагон протянул пачку сигарет Мейерхольду.
— Захочешь поговорить, я пока здесь. Завтра суд. Думаю, что этапируют в Елецкую крытку или Дельфинарий.
— Хорошо. Мне обязательно нужно будет поговорить.
— Подозреваемый Замятин, на выход, к следователю, — прогремел голос охранника, и металлические затворы двери начали открываться.
На выходе Мейерхольд посмотрел в глубь камеры.
— Вагон!
В камере стало очень тихо.
— Спасибо.
Вагон передвинул ладью.
— Патовая ситуация, солдат. Выеби их там.
* * *
— Горров, только не в меня, пожалуйста, — задыхаясь от очередного оргазма, проблеяла Ольга (может, и не блеяла, но в разговорном стиле сложно описать, как говорит человек в тот момент, когда оргазмы накатываются не один за одним, а один на другой).
— Конечно не в тебя — я же в презервативе-е-е! — прокричал Горров и кончил. Повалился на спину. Ольга произнесла глубокое «м-м-м» и радостно рассмеялась.
— И что смешного? Че ты смеешься?!
— Я обманула, я смотрела интервью Стоуна с Фиделем.
