Книга Закон сохранения любви - Евгений Шишкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
Наконец дверь дрогнула, в Сергее всё замерло. Мать неторопливо вошла в комнату, поставила у порога сумку. Коробки, в которой должен был быть упакован заветный торт, при ней не было. Сергей боялся взглянуть в глаза матери.
— Прости, Сережа, — тихо проговорила она. — Не купила я обещанного (слово «торт» она, видать, и произнести не осмелилась). Денег не хватило, прости. — Мать нагнулась к сумке, достала оттуда несколько больших красных яблок, три песочных пирожных и бутылку ситро. — Вот. Ешьте, ребятишки. — И ушла за маленькую ширму, где стояла ее кровать.
Сергей тупо уставился на пирожные. Ему казалось, что появление матери померещилось. Надо еще потерпеть, подождать — торт, возможно, еще будет. Но потом он быстро взял пирожное и жадно принялся его есть, осыпая на стол и на колени крошки. Он ел будто бы назло… Колька тихо, вопросительно, и немного зацеписто шепнул:
— Говорил, торт будет подковой.
— Не хочешь — не ешь! И вообще уматывай отсюда. Ручку свою забери. Она мне не нужна! — вскипел Сергей. Он был готов ударить Кольку, выместить на нем всю обиду.
Колька обиженно надулся, но прекословить или завязывать потасовку не отважился. Слез со стула и ушел из комнаты. Сергею стало еще хуже: обругал, выгнал приятеля, а ведь сам его обманул. А-а, ладно! Торт этот проклятый! Не видеть бы его никогда. И Кольку со своей ручкой!
Сергей еще раз откусил совсем невкусного пирожного. Потом налил в стакан ситро, не попробовал — стал наблюдать, как лопаются на поверхности напитка оторвавшиеся от стенок стакана мелкие пузырьки.
— Мам, — наконец негромко позвал он. — Посиди со мной. Чего я тут один? День рождения у меня сегодня. Колька ушел, Любки тоже нету. (Младшая сестренка Любка гостила в то время у бабушки в деревне.)
Скрипнула материна кровать. Сквозь матерчатую ширму Сергей заметил, как мать одернула на себе платье, пригладила рукой волосы. Она вышла из своего укрытия, и он увидел в ее глазах слезы.
— Не реви, мам, не надо. Чего ты?
— Ты ведь торт хотел. Я всё понимаю, Сережа. Обидно тебе… Ты обожди. Я с тобой после рассчитаюсь, куплю… Денег сейчас в обрез. А занимать не хочу, не по душе. Да и неловко, ведь не на кусок хлеба… Займешь — все равно отдавать. А у тебя уж пальто никуда не гоже и ботинки совсем изорвались. Любке тоже шубейку бы к зиме надо… — Мать чего-то еще говорила, объясняла. В ответ Сергей яростно доказывал ей, что не надо ему «нового пальта» и «ботинки еще ничевохоньки», пробегает…
— Ты только не реви, мам.
В тот же вечер к ним заглянула по-соседски теть Фая. Сергей нечаянно, а может, и совсем не нечаянно, кое-что почерпнул из их разговора с матерью.
— …Выходи за него. Мужа из могилы не подымешь. Где ж на каждую бабу любви-то наберешься? Смиряйся. Чего есть, то есть. А он хохол, прапорщик. Они, знаешь, какие ухватистые! Военного без куска хлеба не оставят, жилья дадут… А так будешь биться как рыба об лед. Двое-то ребятенков — шутка ли сказать, в одиночку. Без рук к старости останешься.
Мать работала на заводе в прачечной, где стирали спецодежду и белье для заводского общежития. От мыльной воды, от водяного пара руки у нее — худые, белые, с прозрачными ноготками — сохли и шелушились. Она часто втирала в них серо-зеленую, пахнущую болотным илом мазь.
Вскоре и появился — в открытую, не тая намерений — Григорий Степанович, новый отец Сергею и младшей Любе. Ни папой, ни отцом Сергей его ни разу не назвал, да принуждения к этому не было, хотя разговор об этом не раз затевался той же неугомонной теть Фаей.
Выйдя вторично замуж, мать «вздохнула»: появилась квартира, обстановка, кой-какая завидная для соседей нарядка; из прачечной она перебралась в контору, на непыльную службу с бумагами. Сергей взрослел и еще тверже убедил себя в том, что матерью двигал во втором замужестве расчет, ведь Григорий Степанович был на полголовы ниже ее ростом, смешной нос картошкой, уши торчком, а уж храпел так, что казалось, покачиваются висюльки в хрустальной люстре. Позднее мать с отчимом, как только он выслужил свой воинский четвертак, уехали из Никольска на Украину.
Уезжать на чужую сторону матери было не к душе.
— А ты и не езди, мам! Любка тоже не больно хочет, — с усмешкой, но по-серьезному посоветовал Сергей. Он тогда уже отслужил срочную, был студентом, но не изжил еще юношеского максимализма (сам-то уезжать из Никольска наотрез отказался).
— Что ты, Сереженька! Как так можно? Он муж мне. Он нас с вами столько лет… Ах, как ты так можешь говорить!
…Сергей сейчас сидел на кухне, курил, думал про мать, которая ради него и сестренки пошла за этого маленького, цепкого, оборотистого прапорщика. Она ведь тогда очень красивой была. Все так считали. Длинные волосы распустит, подопрет ладонью лицо и сидит слушает пластинки на радиоле…
Он подошел к комнате дочери, заглянул в щель, в светлую полосу между косяком и не до конца притворенной дверью. Ленка сидела за столом, чего-то писала в тетради. Сбоку было видно, как она закусила от напряжения нижнюю губу, старалась.
На следующий день Сергей сидел напротив учительницы Раисы Георгиевны, которая тыкала пальцем то в классный журнал, то в тетрадки Ленки. Прихныкивающая Ленка, с красными слезными глазами, стояла тут же, переминалась с ноги на ногу, куксилась от позора.
— Вы только полюбуйтесь, как она пишет! — листала тетрадку учительница. — Одни каракули! Хуже первоклассницы!.. А на этой странице? А здесь? Это домашняя работа! Как курица лапой. Теперь — математика. Разве можно так выполнять задания? Всё исчеркано, поля не соблюдаются… Вы должны строже контролировать свою дочь. Ну а это? Никуда не годится! — Она пилила и пилила.
— Извините, Раиса Георгиевна, — прервал ее Сергей и сказал дочери: — Лена, выйди. Подожди в коридоре.
Раиса Георгиевна недоуменно взглянула на него, но промолчала. Когда они остались в классе вдвоем, Сергей широко, добродушно улыбнулся учительнице:
— Она выучится, Раиса Георгиевна. Она будет правильно писать и считать. Стоит ли так тратить эмоции и доводить ребенка до слез?
— Как это выучится? Как это эмоции? — растерянно и недовольно спросила Раиса Георгиевна.
— Выучится. Вы и научите ее правильно писать и считать, — словно бы издевочно, наступательно, с той же широкой улыбкой повторил Сергей. — Я не знаю ни одного взрослого человека, который бы не умел писать и считать. Все научились, и она будет уметь… А в отношении «строже» вы, по-моему, зря. Она моя единственная дочь. Я всегда, в любом случае и в любом положении, буду на ее стороне. Всегда… Учитель должен учить, а родитель должен любить. Это наши с вами святые обязанности, Раиса Георгиевна.
Из школы они возвращались с дочерью вместе, она держала Сергея за руку. Долго помалкивали. Первой не утерпела виноватая Ленка. По-хитрому уводя разговор от школьных закавык, спросила:
— Пап, а правда, что люди от обезьян произошли?
— Я в это никогда не верил. Даже с учительницей биологии часто ругался. Донимал ее, — усмехнулся Сергей, невольно возвращаясь на школьные рельсы. — Она нам про теорию Дарвина рассказывала, был такой ученый в Англии. Он хотел священником стать, но потом труды написал, что человек от обезьяны вышел. Бес, видать, его попутал… Я нашей биологичке так и сказал: «Вы не очень красивая, а на обезьяну все-таки не похожи…» Она из класса меня как-то раз выгнала. А я ее в лаборантской запер. Шуму на всю школу было. Она меня тоже не любила, как тебя Раиса Георгиевна.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Закон сохранения любви - Евгений Шишкин», после закрытия браузера.