— Что ж, позволим вашим родителям побеседовать со знакомыми? — Джеймс улыбнулся. — И сами не будем скучать. Бар к нашим услугам...
— Да, — рассеянно ответила Кэндис и вежливо улыбнулась в ответ.
Ей было неуютно с Джеймсом, особенно вот так, когда мама и папа остались где-то за чужими спинами, декольте и бриллиантами в оправе из человеческой плоти — родной островок в человеческом море. Вообще-то ей сейчас больше всего хотелось оказаться в своей комнате, за запертой дверью — слушать классику на компакт-дисках и перебирать, как драгоценности в шкатулке, воспоминания о вчерашнем дне. Столько волшебства сразу...
Нет, если совсем уж честно, больше всего на свете она хотела оказаться рядом с Брэндоном. Все равно где, хотя, конечно, лучше бы в тихом местечке вдали от посторонних глаз.
Но она была там, где была, а именно — в баре оперного театра, и не Брэндон, а Джеймс улыбался ей и расспрашивал ее о предпочтениях в алкогольных напитках.
Брэндон бы не расспрашивал. Брэндон бы сразу угадал. А если бы и не угадал, она навсегда влюбилась бы в тот напиток, который он выбрал для нее. И он стал бы ее любимым...
Черт, откуда столько восторгов по поводу Брэндона? Просто парень, таких, как он...
Кэндис хотела сказать себе «миллионы», но не повернулся язык.
— Я люблю шампанское, мистер Сидни. Да, может, это пошло...
На самом деле Кэндис больше всего любила коктейли с вермутом — но никогда бы ему не призналась. Это слишком личное.
— Нет, почему же пошло? Я и сам любитель пить шампанское по поводу и без. — Джеймс заказал лучшее шампанское, какое было в баре. — И давайте выпьем за... за музыку, Кэндис. За музыку, которая пробуждает самые... высокие чувства. Да, именно так. За музыку и чувства.
— За «Богему». — Кэндис подняла высокий бокал на тонкой ножке.
Может, так перевирать тосты и невежливо, а пить с этим мужчиной за чувства она не хотела.
Джеймс посмотрел на нее долгим взглядом, очень задумчивым, может быть, даже оценивающим. Если он и испытывал раздражение, то умело его скрывал.
— А вот и вы! — провозгласила миссис Барлоу, вынырнув из моря чужих людей.
— Нашли общий язык? — широко улыбнулся мистер Барлоу. — Прекрасно, прекрасно...
Раздался первый звонок.
— Какой короткий антракт, — проговорил Джеймс.
Кэндис почувствовала, что он очень хочет, чтобы она расслышала сожаление в его реплике.
— Давайте вернемся в ложу, не хочу опаздывать, — предложила Кэндис.
— А ваше шампанское? — удивился Джеймс и взглядом указал на ее почти полный бокал.
— Ничего, у нас дома есть еще, — ответила Кэндис и поежилась под ошеломленным взглядом отца: откуда у девочки такая дерзость?
Действительно, откуда? Этим вопросом Кэндис задавалась на протяжении всего четвертого действия. Она сама себя не узнавала. Она слушала «Богему» — и при этом наполовину отсутствовала в зале. Ее мысли постоянно вертелись вокруг Брэндона, и, если бы не... неудобное присутствие Джеймса, она давно уже расслабилась бы, прикрыла глаза и стала грезить под звуки музыки о вчерашнем дне...
И о дне, что будет завтра.
А так ей приходилось бороться с беспокойством и удерживать себя, чтобы не елозить в кресле, как двоечнице на контрольной по физике.
На сцене философ Коллен исполнял знаменитую арию «Vecchia zimarra, senti». Джеймс прикрыл глаза. Кэндис бросила на него косой взгляд. Ну точь-в-точь дремлющий дракон!
Он мягко накрыл своей ладонью пальцы Кэндис.
Кэндис вздрогнула — и окаменела.
Что же делать? Не место, не время, не повод для скандала — а как же хочется его устроить! Джеймс слишком много себе позволяет. Слишком!
Кэндис осторожно высвободила вмиг заледеневшие пальцы, потерла ладонь о ладонь. На сцене разворачивалась трагедия: Рудольф по лицам Шонара, Коленна и Мюзетты понял, что Мими не заснула, а умерла. Впервые в жизни Кэндис не трогали эти события. Слишком сильна была буря в собственной душе, слишком высоко вздымались волны эмоций, слишком громко разбивались о камни убеждений.
Она почувствовала на щеке взгляд Джеймса, но сама на него смотреть не стала. Джеймс не сдавался и взгляда сам не отводил, Кэндис явственно это ощущала.
Минуты через две она не выдержала, повернулась к нему, вопросительно изогнула бровь.
— Божественно поют, не так ли? — прошептал Джеймс.
Кэндис кивнула. Подумать только, какая уместная ремарка!
— Не обижайтесь, — еще тише прошептал Джеймс.
Кэндис повела плечом: мол, было бы на что.
Но прощалась она с ним очень и очень холодно, настолько холодно, что даже ее мать заметила это и непонимающе захлопала ресницами: вроде бы еще меньше часа назад все было так хорошо!
Джеймс игнорировал лед в ее взгляде и голосе, как будто сам был тропическим солнцем. Он улыбался, подолгу задерживал на ней взгляд, и Кэндис чудилось что-то львиное в его белоснежном оскале и разрезе глаз.
Кэндис с детства львов боялась и не любила.
— Что на тебя нашло, Кэндис Лили София Барлоу? — Миссис Барлоу заметно нервничала — барабанила пальцами по расшитому бисером клатчу. — Сдается мне, что не я тебя воспитывала, не я учила, как вести себя на людях!
Они возвращались домой на машине. Мистер Барлоу отпустил шофера и потому вел сам.
— Мам, ну чего ты....
— Этот вопрос я хотела бы задать тебе! Джеймс — уважаемый и весьма достойный уважения человек. А ты? Глядела на него волком, не улыбнулась лишний раз, не пошутила! Тебе трудно было?
— А зачем?
— Как зачем?! Это же... очевидные правила приличия.
— Мама, не надо меня за него сватать, — устало вздохнула Кэндис.
— Да кто тебя сватает?! Я всего лишь пекусь о благе семьи. О том, чтобы моих детей сочли воспитанными молодыми людьми, о том, чтобы отец заполучил партнера, чьи деньги ему необходимы...
Она права. А ты, Кэндис, всего лишь маленькая эгоистичная трусиха.
— Мам, прости. И не обращай внимания. Маркус меня испортил.
Миссис Барлоу шумно засопела, но спорить не стала. Оно и понятно. Девочка пережила такую психотравму... Много ли с нее спросишь?
Однако в представлении миссис Барлоу, по-видимому, осада была лучшим способом ведения войны и достижения цели. И потому она решила взять дочь измором.
Момент для следующей атаки она выбрала как нельзя более удачный — на следующее утро: Кэндис как раз расслабилась под руками массажистки. Миссис Барлоу наслаждалась стоун-массажем тут же, но расслабляться она и не думала, отчего ее массажистка, мисс Крок, непрестанно ворчала — правда, по-умному себе под нос.
