— Спасибо. Все теперь стало и сложней и радостней.
Шрагин понял, о чем он думает, но решил вызвать его на более подробный разговор — спросил:
— А почему сложней?
— Я теперь отвечаю и за себя и за нее. И она — тоже.
— А она понимает это?
Дымко посмотрел прямо в глаза Шрагину.
— Не тревожьтесь, Игорь Николаевич, прошу вас. Зина — человек надежный.
— Она знает о вас все?
— Да, — твердо ответил Дымко и спросил: — А как же ей не знать, если она для всех нас справки на своей бирже добывает?.. Рискуя жизнью, между прочим…
Да, Зина как-то сразу вошла в дела группы. Она оказалась действительно неунывающей девушкой. Но совсем не легкомысленной. У нее появились смысл и цель жизни, и ей не понадобились объяснять, что она получила неспокойное счастье. Она сама сказала Дымко: «Ты меня не оберегай, цветочки я буду разводить потом».
Вскоре она принесла с биржи пачку чистых бланков для справок, оттиск печати и образчик подписи Легавого и немецкого директора биржи. Подпольщики изготовили из куска резины печать и так научились подделывать подписи биржевого начальства, что оно само не обнаружило бы подделки.
Все участники группы получили, наконец, довольно надежные документы. Дымко и Харченко, подчиняясь справке, которую они сами изготовили, пошли работать на открытую немцами и работавшую для армии макаронную фабрику…
Так неожиданно решилась очень трудная задача, и Шрагин с благодарностью думал о Зине.
А вот у Федорчука с его Юлей возник настолько опасный конфликт, что Шрагин нашел нужным вмешаться. Энергичная, смелая, с волевым характером, Юля рвалась в бой с фашистами и обвиняла Федорчука в бездеятельности и трусости, а тот пока не имел разрешения сказать ей, кто он. Поначалу Шрагин не придавал значения этой истории и не торопился с разрешением Федорчуку открыться перед Юлей. Тогда Юля начала действовать сама. Прекрасно говоря по-немецки, она начала напропалую знакомиться с немцами, ходила с ними в кино, на вечеринки и на днях сказала Федорчуку, что скоро с помощью какой-то своей знакомой, работавшей в аптеке, достанет цианистый калий. «Буду травить фашистов, как крыс», — сказала она. А когда Федорчук назвал это дурацкой затеей, она чуть не выгнала его из дому и обозвала дезертиром.
Сейчас Шрагин шел в дом Федорчука…
Григоренко уже стоял в условленном месте. Шрагин медленно прошел мимо него, но вскоре связной обогнал его и пошел шагах в пятидесяти впереди. Он должен подвести его к дому Федорчука, а потом дежурить на улице.
Федорчук встретил Шрагина во дворе своего дома. Они прошли в глубь двора и сели на скамейку.
— Дурацкое положение создалось, Игорь Николаевич, — тихо сказал Федорчук, вспахивая пятерней своей густые светлые волосы.
— Что вы сказали ей обо мне?
— Один мой давний и хороший знакомый, толковый, мол, человек и так далее.
— Вы за нее ручаетесь? — строго спросил Шрагин.
— Как за себя. Она же от ненависти к немцам прямо худеет на глазах.
— Позовите ее.
Юля вышла из дому и твердым мужским шагом приближалась, к Шрагину, чуть сузив устремленные на него глаза. Небольшого роста, но широкая в плечах, черные пушистые волосы спадали на плечи. Большие и тоже черные глаза смотрели смело из-под прямых, как стрелы, бровей.
— Здравствуйте, не знаю, как вас звать-величать, — сказала она низким, грудным голосом и села на краешек скамейки.
— Игорь Николаевич, — ответил Шрагин, продолжая ее рассматривать.
— Вы что, свататься пришли? — усмехнулась Юля. — Саша сказал, что вы хотите поговорить о каком-то деле.
— У нас у всех одно дело, — сухо сказал Шрагин. — А если уж зашла речь о Федорчуке, то должен сразу предупредить: он отвечает передо мной за каждый свой шаг к без моего разрешения ничего делать не имеет права.
Юля посмотрела на него удивленно и сказала:
— Но меня-то ваша власть не касается. Да и кто вам дал власть над Сашей?
— А это уже не ваше дело, — нарочито резко ответил Шрагин.
Они помолчали.
— Я слышал, вы хотите травить гитлеровцев?
— Для начала хоть это.
— А продолжения может и не быть. Они поймают вас на первом, в лучшем случае — на втором. Не так-то уж трудно им будет установить отравителя. Вы уже достали яд?
— Обещали принести завтра.
— Кто?
— Одна женщина, я ее с до войны знаю. В аптеке работает.
— Вы ее хорошо знаете?
— Мы с ней раньше у одной парикмахерши голову делали.
— Явно не доделали, — резко сказал Шрагин. — Она знает, зачем яд?
— Если б не знала, не дала бы.
— Завтра вы пойдете к ней и скажете, что яд вы искали для себя, придумайте какую угодно причину: разочарование, ревность И тому подобное. И заявите, что вы передумали. Извинитесь, переводите все в шутку. Я не могу допустить, чтобы Федорчук погиб оттого, что какая-то аптекарша, с которой вы вместе ходили к парикмахеру, сболтнет кому-нибудь о ваших детских замыслах.
Юля смотрела на Шрагина широко открытыми глазами. Казалось, она начала что-то понимать. Вдруг она сгорбилась, уронила голову и голосом, полным боли, сказала:
— Поймите, я немка, я не могу. Знакомые соседи пальцами на меня показывают — вот, мол, что значит немка: пришли в город немцы, так она первым делом любовника завела. — Юля подняла голову и, смотря на Шрагина воспаленными, блестящими глазами, сказала: — Я им покажу, какая я немка, покажу!
— Показывать это надо не соседям, которые сами еще неизвестно, как себя поведут, — тихо сказал Шрагин.
— А кому же?
— Вашему другу Федорчуку, — улыбнулся Шрагин. — Это для начала, а затем и мне, если я, конечно, увижу, что вы не истеричка, а настоящий боец и хотите наносить врагу серьезные удары.
— Кто вы? — спросила Юля.
— Я уже сказал: я отвечаю за все, что будет делать здесь ваш друг Федорчук.
— И за его безделье тоже? — усмехнулась Юля.
— И за безделье тоже.
— С детства не люблю дешевые тайны, — язвительно сказала Юля.
— А дорогие? — спросил Шрагин. Юля промолчала.
— Расскажите-ка лучше о себе, хотя бы в двух словах.
— Автобиография требуется?
— Да, пока краткая.
— Поинтересуйтесь у товарища Федорчука, он в курсе.
— А он говорил, между прочим, что вы человек серьезный.
— Боже мой, ну никто я, никто! Училась в школе, из-за болезни стариков не кончила, пошла работать. Была санитаркой в больнице. Старики перед войной умерли. Отец был рабочий. Вот и вся анкета.
