– А если ты не заметил, – сквозь зубы процедил Колин, – этот зверь весит, по крайней мере, семьдесят килограммов. – Его слова были вознаграждены еще одним мокрым собачьим поцелуем. – Прекрати! – крикнул он. Пес посмотрел на него с укоризной, а потом оскалил зубы в улыбке.
– На самом деле он весит семьдесят пять, – поправил Нейтан.
Пес опять лизнул Колина.
– Да прекрати же! – Огромным усилием ему удалось выбраться из-под пса и сесть. – И знаешь, его дыхание пахнет отнюдь не цветами. Чем ты его кормишь?
– В последний раз он закусывал вот этим сапогом – сказал Нейтан и кивнул в сторону письменного стола.
Колин проследил за взглядом брата и сжал челюсти при виде изжеванного сапога.
– Это была моя любимая пара.
– Не расстраивайся. Он лишь самую малость обглодал один сапог.
– Я просто в восторге и вряд ли забуду, что он оставил мне сувенир в виде испорченного сапога от самого дорогого сапожника в Лондоне.
Нейтан оттолкнулся от подоконника и подошел к кровати.
– Пора вставать. Я написал тебе, что приеду сегодня, и уже жду тебя полчаса.
– А тебе не пришло в голову, братец, что можно подождать в гостиной?
– О! Я и забыл, каким ворчливым ты бываешь по утрам, мой нелюбезный старший брат.
– Я вовсе не ворчливый, просто я… удивлен. Я весь в липкой слюне твоего пса. А который теперь час?
– Почти два часа. Интересно, чем ты вчера вечером занимался, что так устал? – Нейтан усмехнулся. – Ты что разве не рад меня видеть?
– Даже очень рад. Но я был бы рад еще больше, если бы увидел тебя через час. Когда я уже встал, оделся и был бы готов к разговорам. – Он схватил свой халат со спинки кровати – при этом ему удалось увернуться от еще одного поцелуя пса, – быстро его надел и, встав, протянул руку Нейтану. – Добро пожаловать, брат.
Нейтан сжал его руку, и они несколько секунд молча смотрели друг другу в глаза. Несмотря на то, что их интересы не совпадали, они всегда были близки: и когда росли, и когда согласились на опасную работу – шпионить за французами в пользу Англии. Эта связь была крепкой до того, как Колин совершил страшную ошибку и чуть было не потерял Нейтана.
Всякий раз, когда он вспоминал об этом – как и сейчас, – его сначала охватывало чувство благодарности: ведь Нейтан простил его за то, что он поверил, что Нейтан предал свою страну, а потом – чувство стыда за то, что Нейтан никогда не сомневался в нем, даже когда у Нейтана были на то веские причины. Вера Нейтана в него была абсолютной, твердой и безоговорочной.
Колин всегда считал себя умным, человеком чести, неподкупным и верным. Но в ту страшную ночь четыре года назад, когда в него стреляли, эти качества, которыми он так гордился, были подвергнуты испытанию, и он его не выдержал. Девять месяцев спустя после той ночи Нейтан в первый раз вернулся в Корнуолл, предоставив Колину шанс восстановить их отношения, давшие трещину. И хотя Колин признался в ошибке и трещина худо-бедно затянулась, он все еще считал, что сделал недостаточно. Он не чувствовал, что достоин прощения. В одном он был уверен – эту ошибку он никогда не повторит.
Потом они обнялись, похлопав друг друга по спинам. Каждый раз при встрече с Нейтаном у Колина на глаза навертывались слезы. «Надо сказать Эллису, чтобы хорошенько проветрил спальню, а то от пыли у меня першит в горле», – подумал он.
Похоже, и Нейтану надо было откашляться. Колин улыбнулся и, стараясь разрядить обстановку, пошутил:
– Можно подумать, что ты по мне соскучился.
В тот же момент между ними возник обычный дух товарищества, будто прошло не семь месяцев, а семь минут с тех пор, как они виделись в последний раз.
– Разве что чуть-чуть, – пожал плечами Нейтан.
– Ты выглядишь счастливым.
– А я счастлив. Это благодаря Виктории.
– Вижу, что семейная жизнь пошла тебе на пользу.
Выражение в глазах брата можно было определить лишь как «опьянен». Колин даже немного позавидовал брату.
– Это так, – согласился Нейтан. Быстрым взглядом Нейтан окинул брата, и Колин почувствовал себя одним из его пациентов. – А ты выглядишь усталым.
– Что ж, спасибо, – сухо ответил Колин. – Может, это потому, что всего тридцать секунд назад я спал крепким сном.
Знакомый запах привлек его внимание. Он посмотрел на овальный стол у окна, на чашку с блюдцем и тарелку. Нейтан проследил за его взглядом и сказал:
– Я принес тебе чашку шоколада и печенье.
Колин подошел к столу и увидел остатки шоколада на дне чашки и крошки на тарелке севрского фарфора. Проклятие! Некоторые вещи никогда не меняются.
– Вижу-вижу. Я был бы тебе благодарен, если бы ты мне оставил немного того и другого.
– Ты мог бы насладиться и тем и другим, если бы встал. – Ничуть не раскаиваясь, Нейтан взял с тарелки несколько крошек и бросил их в рот. – Помнишь, чему нас учила в детстве наша кухарка? Кто рано встает, тому Бог дает.
– Помню и уже предвкушаю момент, когда ты в следующий раз задремлешь. Предлагаю при этом не закрывать оба глаза.
Нейтан пробормотал что-то под нос – явно нелестное – и сказал:
– Поскольку ты не подавал никаких признаков жизни, а шоколад остывал, я посчитал своим долгом не дать усилиям кухарки остаться неоцененными. Ты же знаешь, как я отношусь к долгу.
– Да ты просто воплощение долга.
– А полностью насладиться шоколадом нельзя, не макая в него печенье, тем более что его только что вынули из духовки. – Он сделал рукой несколько кругообразных движений по животу и едва ли не замурлыкал. – Оно было восхитительным. Я хотел оставить тебе одно, но ты будешь доволен, услышав, что я отдал его собаке.
– И почему я должен быть доволен?
– Потому что только печенье могло отвлечь его от твоего второго сапога.
– Отлично. А что мне делать с одним сапогом? И почему тебе не пришло в голову дать ему печенье до того, как он решил закусить моим сапогом?
– Я был занят.
– Ах так. Чем же, позволь спросить, кроме того, что пил мой шоколад и ел мое печенье?
– Слушал, что бормотал ты, – улыбнулся Нейтан. – Кто такая Александра?
Внутри у Колина все сжалось, но годы практики помогли ему сохранить невозмутимое выражение лица.
– Понятия не имею. – В общем-то это было правдой. Он действительно не знал, кто она. Пока.
– Да? Но ты так похотливо стонал. – Нейтан сжал руки на груди и захлопал ресницами. – Алекса-андра-а, – протяжно простонал он фальцетом.
Господи, неужели он на самом деле соскучился по младшему брату?
