– Затем кто-то пригвоздил к столбу рядом с моим домом грязный мешок по имени Тони Моллой. Похоже, полиция преследует меня, словно сбежавшего из тюрьмы преступника.
Он молчал.
– Ну ладно, – сказал я. – Выходит, я беглый преступник. А человек, пригвоздивший к столбу Тони Моллоя, это ты.
– Нет, я, – вмешался в разговор чернокожий парень и ткнул себя в грудь пальцем.
– Выходит, Фрэнки Солера не сознавался в том, что убил мою жену и ребенка?
– Ну конечно же, этот идиот сознался! – прорычал Маккендрик. – Кто бы подумал, что подонок окажется религиозным?
– На смертном одре всякое случается.
– Тебе лучше знать, Бирс.
– Ловлю тебя на слове. Значит, ты говоришь, эти двое убили Мириам и моего мальчика?
Кайл Маккендрик вздохнул.
– Ты все еще разыгрываешь невинного, Бирс? И не надоело? Так и хочется тебя придушить. И что она в тебе нашла?
Их было трое, а я человек, не склонный к фантазиям. Тем не менее мне хотелось сбросить с себя веревки и одним движением снести им башки.
– Ты и Мириам?… – спросил я, на самом деле не желая знать ответа.
– Где она спрятала это? – спросил он.
– Что спрятала?
Очкастый доктор снова осмелился вмешаться.
– Он на самом деле не помнит, – сказал он. – Мы много раз пытались узнать.
– Может, он с самого начала не знал, – проворчал чернокожий парень. – В таком случае зачем понапрасну тратить время?
Маккендрик прикрыл глаза. Обычно так делают люди, общаясь с детьми.
– Потому что мы не знаем наверняка. А может, он сказал об этом кому-то другому. – И снова обратился ко мне: – Ты с кем-нибудь еще разговаривал?
– Я поехал домой. За мной начали охотиться. Тогда я явился сюда и поговорил с шурином на семейные темы. Вы его застрелили. Что еще я могу вам сказать?
Чернокожий парень свирепо уставился на меня.
– Один человек сказал, что на байке позади тебя сидел кто-то еще.
– Этому человеку нужно проверить зрение. Я не выходил из тюрьмы двадцать три года. Сколько, по-вашему, у меня здесь друзей?
– Ничего, – пробормотал Маккендрик. – Снова ничего. Одно и то же…
Вид у него был разъяренный. На его пути возникло препятствие, и такая ситуация была ему в новинку.
– Может быть, – предположил чернокожий парень, – они его все еще ищут. Давайте его прикончим, да и дело с концом.
Маккендрик обхватил руками голову и выругался виртуознее, чем уличный хулиган четверть века назад. Я не слишком часто вращался в кругах миллионеров, но таких слов от них не ожидал.
– Господи, – простонал Маккендрик. – Меня окружают одни идиоты. Он знает, придурок. Я немного трахался с его женой. Может, поэтому он и не хочет делиться.
Я поерзал в веревках. В голове было пусто: ни страха, ни гнева.
– Если пояснишь, что я должен знать… – сказал я.
– Мириам взяла то, что было для меня важно, – сказал Маккендрик. – Я хочу это вернуть.
– И что это?…
Маккендрик вздохнул.
– Вколи ему, – сказал он очкастому доктору. – Я не могу больше возиться с этим подонком. Мне надо успеть на открытие школы. На половину пятого у меня назначена встреча в рекламном агентстве. Это дает мне окно в час сорок пять минут. Постарайся, чтобы он его заполнил.
От травы исходит чудесный свежий запах. Это награда мне за утомительную работу по подстриганию газона. Рики бегает по саду, гоняя мяч. В ветвях яблони кто-то сидит. Может, кот, а может, более крупное животное.
Я присматриваюсь. Существо похоже на птицу, серую и бесформенную, с длинным острым клювом и очками без оправы. Из-за стекол на меня смотрят два холодных черных глаза. В лапах птицы зажат шприц. От шприца, через цветочную клумбу с аккуратными рядами лилий и белых роз, тянется провод к ножке стола и дальше к моей руке.
Птица слушает. Я знаю, что она может услышать.
В моих венах кипит кровь. Мозг мчится со скоростью миллион миль в час, отыскивает что-то, копается в поврежденной памяти.
– Не обращай на него внимания, – сказала Мириам.
На ней просторное алое платье, и это странно, потому что сейчас день. Руки загорели больше обычного. Ее лицо выглядит усталым, на щеках морщинки.
– Тебе легко так говорить. Ты мертва. Или только мне подыгрываешь. А может, и то и другое.
Она улыбается. Такую печальную улыбку я у нее редко видел.
– Знал ли я тебя по-настоящему? – спрашиваю я.
– Как ты можешь это говорить? Мы с тобой семь лет женаты.
– А последние несколько месяцев ты трахалась с городским чиновником. Я его оштрафовал в Сент-Килде за то, что он охотился за проституткой.
Она складывает на груди руки и окидывает меня холодным разочарованным взглядом.
– Ты меня лучше о другом спроси. Эти два факта – чистое совпадение. Надеюсь, ты понимаешь. Все дело в тебе.
Ее руки выглядят тоньше, чем я помню. На них следы. Царапины. Руки кажутся старыми и нездоровыми.
– Что ты хочешь сказать? – с обидой говорю я. – Я как раз и спрашиваю. Спрашиваю о нас. Ведь мы с гобой женаты.
Я смотрю на Рики. Но он вовсе и не Рики. Его черты размыты и незнакомы. Это просто слегка окрашенная тень, бегающая по подстриженной траве. Он похож на мультяштого персонажа.
– И все остальное, – добавляю я.
Она убирает с груди руки. Дотрагивается до меня. Я вижу, но самого прикосновения не чувствую.
– Нет, Бирс. Я не это имела в виду. Я говорила только о тебе. Ты же и сам понимаешь?
– Немного.
Частично я понимаю то, что она хочет сказать. Я уже не в саду на Оул-Крик, не в 1985 году. Я на чердаке дома Шелдона Седжвика. Он в двух ярдах от меня, возможно, мертвый. Рядом со мной человек в очках без оправы, похожий на птицу. Он колет мне в руку какой-то наркотик, чтобы я вспомнил то, что исчезло в день гибели жены и Рики. Их убили Фрэнки Солера и Тони Моллой, возможно, по приказанию Кайла Маккендрика, хотя кто знает?
Может, существо в очках без оправы – это Мириам. Впрочем, нет, вряд ли. Скорее всего, она – часть меня, и она задает мне вопросы обо мне. Она бросает их в темную яму моей памяти, пытаясь найти ответы. Очкастый доктор хочет достать их из меня с помощью иглы и наркотика.
– Я думал, что понял бы, – говорю я.
– Понял бы что?
– Что у тебя роман на стороне.
– Ох уж эти копы, – пожимает она плечами. – Ты столько времени проводишь, вглядываясь в жизни других людей, что не замечаешь, что творится у тебя под носом. Ты так мало бываешь дома, Бирс. Ты об этом даже не задумывался, я знаю. Понимаю, ты не специально пренебрегал мной. Но тебя не было. Дни и ночи.
