Я заказал чай с лимоном и сел, подперев рукой подбородок и наблюдая за красивой грациозной женщиной, сидевшей передо мной, которая в любой момент могла повернуться и превратиться в горгону.
Казалось, женщина тоже наслаждается арией. Она подняла голову, как будто прислушиваясь. Я решил, что она улыбается. В конце концов она подвинулась в кресле, и солнечный свет упал на ее лицо.
Моя чашка громко звякнула о блюдце.
Это была Белла Пок.
Я встал и, подняв шляпу, возник перед ней. Она прикрыла лицо и мило улыбнулась мне, как будто бы мы случайно встретились в кафе «Рояль».
– Люцифер! – воскликнула она. – Я так рада. Мне очень не хотелось бегать по всему Неаполю, разыскивая вас, и вот вы здесь, собственной персоной.
Она указала мне на кресло, и я упал в него.
– Не думаю, что это всего лишь совпадение.
– Конечно же нет, – улыбнулась она. – Вы ведь не ожидали, что девушка вернется к своей заурядной жизни после приключений с мистером Чудоу? Что бы ни происходило, я хочу участвовать. Пожалуйста, скажите, что вы меня возьмете!
Именно такой фразы человек с трепетом ожидает от девушки вроде мадмуазель Пок.
Но я покачал головой.
– Ничего не происходит. Как я вам уже сказал, у меня тут дела, которые я надеялся совместить с созданием некоторых набросков. Вы же знаете, нам необходимо время от времени менять обстановку.
Она недовольно посмотрела на меня.
– Не надо меня так разочаровывать, – сказала она.
Я вздохнул.
– Боюсь, я буду вынужден сопроводить вас обратно в отель, мисс Пок, – сказал я, – а потом посадить вас на первый же пароход обратно в Англию.
– Никуда вы меня не посадите.
– Белла…
– Я хочу быть рядом, Люцифер!
– Ни при каких условиях! – вскричал я.
– Но если бояться нечего, почему нет? Неужели я буду для вас обузой?
– Конечно же нет.
– Ну вот. – Она вздохнула и откинулась на спинку кресло. Поля ее шляпы закрывали сверкающий диск солнца. – Что я могу сделать, чтобы вас убедить?
Разумеется, в конце концов делать ей ничего не пришлось. Дело в том, что я был без ума от нее, и смелость, которая привела ее за мной в Неаполь, только сделала ее еще желаннее. Пока мы пили аперитив-третий, она еще подлизывалась и спорила, и в конце концов я уже не мог думать ни о чем, кроме ее милого лица и манящего рта, который мне так хотелось поцеловать.
– Ну, ладно, – сказал я наконец. – Если вы хотите остаться, добро пожаловать. Но я здесь не ради развлечений. И вам придется простить меня, если я буду вынужден исчезать в самые… неподходящие моменты.
– Конечно.
– Могу я проводить вас до отеля?
Она остановилась, что весьма удачно, в «Везувии». Мы договорились встретиться на следующий день, и я пошел обратно в «Санта-Лючию», насвистывая, – надеюсь, вас это не шокирует.
Да, она, без сомнения, поможет мне отвлечься от дела, которым я занимаюсь. Опасность лишь в том, что она может сделать это чересчур эффективно. У меня в Неаполе была работа. В конце концов, это не медовый месяц.
Переодевшись к ужину, я поймал кэб и на своем безупречном итальянском выкрикнул адрес Софисма. У меня врожденная способность к языкам. Помимо уверенного «это-лянского» я немного говорю по-французски, немного по-немецки и знаю кое-что, в основном ругательства, на латыни. А еще я весьма неплохо знаю американский.
Я наклонился к вознице, произнес «Pronto!», и экипаж унес меня по крутым склонам древнего города к Каподимонте.
Погода испортилась, и вечер стал отвратным. Липкий туман висел, цепляясь огромными зловонными венками за кручи осыпающегося известняка, и пока мы поднимались выше, мой экипаж пробивал в этом тумане коридор, напоминающий гроб. Влажный воздух был настолько густ, что всякое движение, казалось, замерло. Я слышал мягкие удары подков по булыжникам, приглушенные воздухом, словно бы на похоронах.
Пока мы спускались с горы, туман немного развеялся, и я любовался зеленеющими пригородами и темными оливковыми рощами, пока наконец экипаж не остановился. Шесть или семь одиноких коттеджей толпились вокруг особняка, как безутешные поросята вокруг дохлой свиноматки.
Наверное, это и в лучшие времена было мрачным местом, но в тот удручающий вечер я испытал настоящую скорбь, когда попросил возницу подождать и двинулся по заросшему сорняками гравию к воротам. Толстые лозы оплетали всю их решетку, будто толпа, что пыталась проникнуть внутрь, под действием какого-то заклинания превратилась в гниющие джунгли.
Я потянул за шнурок звонка и пальцем оттянул жесткий воротничок.
Некоторое время спустя ворота дернулись и медленно открылись, ужасающе скрипя и цепляясь за землю, усыпанную сухими листьями.
– Добрый вечер, – сказал я древнему дворецкому, возникшему за воротами.
– Добрый вечер. Мистер Бокс, не так ли? Сэр Иммануил ожидает вас.
– Вы англичанин?
– Коренной. Как и вся прислуга. Моя фамилия Предел. Могу я посоветовать вам избавиться от части одежды, сэр?
– Прошу прощения?
– Внутри достаточно тепло, – прохрипел он.
Он напоминал столб дыма в ливрее. Бесцветные глаза, бледное лицо, тонкие седые волосы и седые же бакенбарды. К моему величайшему удивлению, оказалось, что под ветхой ливреей рубашки у него нет.
Пределу пришлось пнуть дверь, чтобы она открылась, – настолько разбухло дерево. Потом он повел меня по душному коридору, некогда яркие обои на стенах выцвели и стали тоскливо-серыми. Вдоль стен стопками стояли сотни книг, их матерчатые переплеты лоснились от времени.
– Тут очень… гм… темно, Предел, – сказал я наконец, снимая сюртук.
– Ламп нет, сэр. – Он печально покачал седой головой. – Сэру Иммануилу свет не нужен. Я пытался рассказать ему о преимуществах электричества. Но это ему, как говорится, что совой об пень, что пнем об сову.
Комната, в которую я вошел, буквально ломилась от книг. Они стояли вдоль стен, лежали на полу, шатающимися стопками нависали из темных углов. Сочетание старой красной кожи и выцветшей позолоты должно было бы создать в комнате уют, но огонь, горящий в камине, превращал ее в парник.
Отблески огня освещали фигуру Иммануила Софисма, облаченного в черное, подобно огромному пауку. Впечатление усиливали многочисленные пюпитры из красного дерева на телескопических держателях – они крепились к его креслу, позволяя одновременно изучать восемь или девять томов.
Он подъехал ко мне, помогая себе одной голубоватой, как фарфор, рукой. Другой он конечно же сжимал книгу, лежавшую на коленях, накрытых пледом. Ему, наверное, было лет шестьдесят с небольшим, однако он как-то умудрялся выглядеть в два раза старше. Оставшиеся на голове редкие волосы были практически прозрачными, словно кто-то смолой приклеил к его голове старую солому. От привычки постоянно облизывать губы вокруг рта появилось красное раздражение, а глаза невозможно было рассмотреть за древним грязным пенсне с толстыми стеклами.
