Да, на этом участке не было ни пушек, ни танков. Точнее говоря, еще утром они были, но беспрерывные бомбежки, бесконечные танковые атаки и ураганная канонада превратили всю эту технику в груду металла. В прорыв вошло триста фашистских танков. Казалось, уже ничто не сможет остановить эту армаду. И тогда против бронированных чудовищ вышли люди, не защищенные никакой броней, кроме отваги.
Полковник Сажин сидел на дне глубокой воронки — здесь был его командный пункт — и безуспешно пытался связаться с артиллеристами. Не знал комдив, что связываться не с кем. А по узкой лощине прямо на него шла колонна оливковых танков.
— Подлюги, даже люки открыли! Жарко им, видите ли. Знают, сволочи, что настоящего жару поддать им некому — у меня ни артиллерии, ни связи. И голова как после похмелья. Да, шандарахнуло в блиндаж крепко. И как я только жив остался?…
Из ушей и носа Сажина тонкой струйкой текла кровь, он размазывал ее по лицу и снова костерил начальника связи. Танки приближались, и Сажин постепенно успокаивался. Решение у него созрело, но было настолько дерзким и, Сажин не стеснялся признаться себе, бесчеловечным, что он не решался отдать приказ.
В этот момент в воронку скатился Рекс, а за ним Громов.
— Ты-то мне и нужен! — обрадовался Сажин.
— Слушаю, товарищ полковник.
— Ты эту кашу заварил, тебе и расхлебывать.
— Я готов.
— Что делать, — вздохнул Сажин. — Жаль, конечно, разведчиков, жаль. Да и тебя терять не хочется. Но… Видишь эту колонну? Если они нас сомнут или просто обойдут, Поныри будут в руках у немцев. А оттуда прямой путь на Курск. Понимаешь, чем это пахнет?
Виктор кивнул.
— Так вот, капитан Громов, слушайте мой приказ: принять под командование саперную роту и с помощью противотанковых мин остановить танки. Других средств у меня нет.
— Есть, остановить танки, — ответил Громов. — Прошу разрешения брать не всех разведчиков. Они дивизии еще пригодятся.
— Добро, — кивнул Сажин. — Что еще?
— Личная просьба.
— Валяй.
— Оставьте у себя Рекса.
— Это еще зачем?! — воскликнул комдив. — Что за настроение? С собой, конечно, брать его не нужно, пусть пока побудет здесь…
— А потом передайте Рекса младшему сержанту Орешниковой. Она из медсанбата.
— Знаю-знаю. Хорошо, капитан, все сделаю. И о Маше своей не беспокойся. Все устроится. Помогу сам. Лично.
И вот навстречу бронированной армаде вышли люди. Чтобы ловчей работать, они сняли сапоги и гимнастерки. У каждого — противотанковая мина. Про запас граната. Если бы на немецких танках были автоматчики или в колонне шли мотоциклисты, из задумки Сажина ничего бы не получилось. Но он все рассчитал, и рассчитал правильно. Изрытое воронками поле давало возможность хоть как-то укрыться. А когда до танка оставались считанные метры, люди подсовывали мину с помощью шеста, подтягивали на шнуре, а то и просто швыряли под гусеницы.
Десять подбитых танков лишь на короткое время застопорили ход колонны. Но потом немцы поняли, что против них не зарытые в землю пушки или «тридцатьчетверки», а всего лишь босоногие саперы. Так и не закрывая люков, они устроили самую настоящую охоту на беззащитных людей. Колонна распалась, расползлась в разные стороны, она уже не была единым организмом. Это и решило участь прорвавшейся группировки. Фашистские танки с азартом хищника искали встречи с человеком, но и человек искал встречи. Противотанковая мина — серьезное оружие: иногда танк настигал сапера, подминал под гусеницы — и это были последние мгновения как человека, так и танка. Но чаще случалось так, что человек успевал нырнуть в воронку или спрятаться за бугорок, а стальная громадина беспомощно распускала гусеницы.
Саперы работали до того расчетливо и хладнокровно, что Громов решил от обороны перейти к атаке.
— Останетесь за меня, — сказал он немолодому грустному лейтенанту в очках.
— Спасибо, — ответил тот.
— Что еще за «спасибо»?! Вы кто, офицер или…
— Доцент. А офицер я всего три недели.
«На кой ляд здесь доценты?! — с досадой подумал Громов. — Держали бы их в тылу, а мы уж как-нибудь сами. Ведь не сорок первый год!»
— Понимаете, товарищ доцент, то есть лейтенант, какая получается петрушка! — в азарте говорил Виктор. — Видите, танки скучились: задние напирают, а впереди, можно сказать, пробка. Путь у них один — направо через кустарник. Чует мое сердце, танки пойдут туда. А мы их встретим! Если полезут сюда, остановите вы. Ясно?
— Абсолютно! Лучшего момента для испытания моей мины и желать нечего. Я, видите ли, предложил новый тип взрывателя. Он не нажимного, а… впрочем, это секрет, совсем другого действия. Не волнуйтесь, мы их не пропустим. А заодно я докажу главному, как он не прав, уверяя, что мой взрыватель хорош только в лабораторных условиях.
«Ну и дела, — с еще большей досадой думал Виктор. — Скоро штурмовики будет испытывать сам Ильюшин, а пулеметы — Дегтярев. Не дело это. Не по-хозяйски. Я своих разведчиков и то берегу, а тут — такие головы под пули».
— Вы… как-нибудь поаккуратней, — как можно мягче сказал Виктор. — Без нужды не высовывайтесь.
— Конечно-конечно! Не беспокойтесь, молодой человек.
Виктор взял с собой двадцать самых резвых парней, и они, лавируя между горящими танками, ныряя в воронки, прикрываясь редкими деревьями, бросились к кустарнику.
— Значит, так, — переведя дыхание, объяснял задачу Виктор. — Мины ставим в шахматном порядке. Расстояние — метр. Это будет минное поле в чистом виде. Когда подорвется несколько машин, остальные пойдут правее и левее. Там их встретим мы — эту будет подвижное минное поле. Все, по местам. Стоп! Снять рубахи: белое на зеленом хорошо видно. Немцы давно знают, кто их здесь держит, так что перестреляют, как куропаток.
Замелькали ножи и саперные лопатки. Когда минное поле было готово и саперы расползлись по своим местам, Громов вдруг засомневался: «А если танки не повернут? Если сомнут доцента! Неужели я ошибся? За такие ошибки отвечают головой! — оборвал он себя. — Хотя какой прок от моей головы? Хорошая мина и то дороже. Она хоть танк остановит. А пустая голова…»
В этот миг над крохотным холмиком, где остался доцент с горсткой саперов, раздался такой чудовищный взрыв, что Виктор даже вскочил. «Что это у них? Неужели взорвался весь запас мин?»
Доцент и его товарищи погибли. Но танки отвернули от высотки и поползли прямо на кустарник. Громов чуть не пел от радости! А чему, собственно, было радоваться? Близкой смерти? Тому, что он будет прошит пулеметной очередью, раздавлен в лепешку или разнесен в клочья?
Об этом Виктор не думал. Да, есть упоение в бою, есть! Даже таком неравном, какой предстоял через несколько минут. Громов был прекрасным воином, для него не существовало безнадежных ситуаций. Но это тогда, когда он имел дело с врагами в немецкой форме, а не с железными коробками. Тут бы свое слово сказать артиллеристам или танкистам, а не ему, достойному сыну царицы полей. Но судьба распорядилась по-своему, судьба решила испытать его и в таком неравном бою.
