волосы в розовый и уедет на море.
Я смеюсь и говорю:
– Ага, не забудь вернуться к первому сентября.
Потом мы обсуждаем, куда она хочет поступать, и как там дела обстоят с волейбольными сборными. Света спрашивает, на кого я хочу учиться после школы, а потом сама себя обрывает:
– Нет, это скучно. Это мы потом обсудим. Сегодня давай без душных тем.
– Как скажешь. Как тебе Толя? – я приподнимаю брови, а она жутко смущается.
– Да ладно, так заметно, что он мне нравится?
И тут Глеб наклоняется ко мне и говорит:
– Ян, можно тебя на секунду?
– А?
Он задевает мою ногу под столом. Случайно? Сердце убыстряет свой темп.
– Я просто хотел спросить.
– Да?
Глеб придвигается ко мне еще ближе, касается пальцами одной руки моего колена, а вторую кладет мне на поясницу. Я выпрямляю спину. Он находит край футболки и скользит кончиками пальцев по моей коже. Вокруг заканчивается кислород. Все, о чем я могу думать, это он. Смотрю в голубые глаза и быстро облизываю пересохшие губы. Тогда Янковский тянется за моим телефоном, находит приложение, которое связано с электронными часами на моей руке и открывает сводку пульса. Предательские часы фиксируют показатели каждые пять минут. Я моргаю, пытаясь разобрать цифры. Глеб все еще рисует узоры на моей спине. Соберись, Яна!
Вот я болтаю со Светой, и часы фиксируют 75, 77. А это он уже заставил мое сердце собирать вещички и бежать к мексиканской границе – 110, 115.
– Просто хотел кое-что проверить, – тянет Глеб самодовольно.
– Это от отвращения, – шиплю я и грубо сбрасываю с себя его руки, – какая же ты скотина.
Я вскакиваю с места и, не дожидаясь, когда кто-то подвинется, перелезаю через спинку диванчика. Мне нужно умыться. Или спрятаться за унитазом, я пока еще не решила.
Глава 23
ГЛЕБ
И вот я снова вывел ее из себя. Браво. Я маниакально ищу подтверждения того, что интересен ей. Именно я, а не мой друг, а когда нахожу, не знаю, что с ними делать. Потому что у меня из головы не выходит, что я вор. Что было бы, если бы Ян увидел ее учебник? Были бы они сейчас вместе? У него не было выбора, да и у нее тоже. Не могу отделаться от ощущения, что все это нечестно.
Яны нет уже достаточно долго, и я не единственный, кто это замечает. Вадос выдыхает дым, передает другу кальян и улыбается мне сквозь белые клубы. Думаю, эту улыбку он репетировал перед зеркалом и отточил ее до автоматизма. Но я не девчонка, на меня это не действует. Чую, что это дурное предзнаменование, и потому весь напрягаюсь.
Он поднимается и движется в сторону туалета. В «Котах» они общие, один предбанник и две кабинки, и я думаю, что он не просто отлить решил. Я перепрыгиваю через спинку дивана и в два шага оказываюсь перед ним.
– Привет, Глеб.
– Здоровались, – бросаю я.
– А чего ты подорвался? Разве не поприветствовать старого друга?
– Не скалься, мне твои улыбки до фонаря.
Он понижает голос, и я наконец вижу его настоящего:
– Свали с дороги, Янковский.
– Только тронь ее, и будешь зубы по всему бару собирать.
Вадос издевательски смеется. Его можно понять, он сейчас выше меня и весь состоит из литых мышц. Но я уже делал это и готов повторить. К тому же во мне клокочет бешеная ярость.
Чувствую, как кто-то касается своим плечом моего. Конечно, это Ян. Издалека распознал напряженную беседу и, как всегда, пришел на помощь.
Першин удовлетворенно улыбается:
– Значит, я не ошибся. Как же ты за нее трясешься.
– Парни, давайте без конфликтов, – примирительно говорит Ян.
– Тогда угомони своего пса.
Из друга мигом вышибает всю доброжелательность:
– Вадос, лучше заткнись. И на девочек наших даже не смотри.
– А зачем мне все, мне нужна только одна, – хмыкает Першин.
Я почти готов броситься на него, но из уборной выходит Яна и обводит нас настороженным взглядом.
Вадос меняется за секунду. Расцветает фирменной улыбкой и раскидывает руки в стороны:
– Яночка! Пойдем к нам за стол? Эти двое такие душнилы.
Она подходит своей танцующей походкой, становится передо мной, прислоняется спиной ко мне так, что я чувствую ее лопатки, и говорит:
– Ой, Вадик, ты так прав! Вы такие весельчаки, а они душнилы! Но это же мои душнилы.
Барышев прыскает от смеха у меня над ухом, и я не могу удержаться от улыбки. Яна четко сняла интонацию Першина.
Тогда мы втроем, не дожидаясь его реакции, поворачиваемся и уходим. И только уже сидя за столом, я понимаю, что так она меня успокаивала, своим касанием. Может осознанно, а может интуитивно. Эта девочка не перестает меня удивлять.
Мы снова в своей компании, но Яна сидит хмурая, да и у меня остался осадок, так что даже простодушный Попов не веселит меня так, как обычно. Когда в 22.30 Петрова начинает собираться домой, я чувствую облегчение:
– Я тебя провожу.
– Надо спрашивать, Янковский. Я тебя провожу? Видишь? Это называется вопросительная интонация, – сообщает она назидательным тоном.
Я только хмыкаю:
– Зачем мне спрашивать, если я все равно пойду тебя провожать?
Яна закатывает глаза, но ничего не отвечает. Долго со всеми прощается, целует девчонок, обнимается с парнями, принимает комплименты за сегодняшнюю игру. В конце концов не выдерживаю, отрываю от нее Кузнецова и увожу на выход.
– Да что ты за человек такой? – возмущается она.
– Тот, у которого есть часы. Тебе надо быть дома к одиннадцати, я твоей маме обещал.
И это, кстати, сущая правда. Я всегда болтаю с ее мамой в столовой, и она от меня в восторге. Она спрашивала, куда мы ходим после игр, и может ли она быть спокойна за Яну. Пришлось поручиться. Хотя, конечно, мне это только на руку.
Я засматриваюсь на Яну. Она погружена в свои мысли и едва заметно хмурится. Обожаю эти отголоски эмоций на ее лице, как будто я могу подсмотреть, о чем она думает. Петрова шмыгает носом, и я спрашиваю:
– Замерзла?
– Да, потому что со мной рядом мальчик с ледяным сердцем.
– Перестань ершиться, я просто спросил.
– Замерзла.
– А чего без шапки? Ты же говорила, без нее можно мозги застудить.
Она смотрит недоверчиво:
– Ты помнишь?
– Я запоминаю все ценные советы.
– Весна уже. Можно и без шапки, – ворчит она, а потом вдруг просит, – расскажи, почему ты так не любишь Вадима.
Я морщусь.
