уреи, священные кобры, и растягивает крылья солнечный диск.
Подобные интерьеры в египетском стиле Алексей Морозов увидел в доме троюродного брата Михаила и его жены Маргариты и захотел себе такие же, так что Францу Шехтелю пришлось повторять за архитектором Виктором Мазыриным. А мы поворачиваем налево в официальный кабинет Алексея Морозова, где он проводил деловые встречи. Здесь оставили отделку Михаила Чичагова. Посмотрите на потолок: его делят кессоны с медальонами – это фирменный прием архитектора. Франц Шехтель только добавил ажурные решетки, чтобы закрыть батареи. Он занимался еще и инженерными работами – сделал водяное отопление, канализацию, построил во дворе котельную и электростанцию, так что в доме провели электричество. И это в 1895 году! Фантастика!
Боковую дверь охраняют две женские маски со звездой на голове. Они будто останавливают посторонних, ведь дальше – личный кабинет хозяина дома, но нас пропускают. Мы проходим в тесную прихожую с низкой аркой и даже не подозреваем, что стоит нам сделать шаг вперед, как мы окажемся в высоком готическом кабинете, где лестница устремляется вверх и где столько деталей, что теряешься, куда смотреть. Вот это контраст! После узкой и скромной прихожей замираешь от неожиданности и восхищения. Не зря этот кабинет называют шедевром Франца Шехтеля! Он начинал карьеру как театральный декоратор и иллюстратор, а поэтому был мастером стилизации.
Архитектор разобрал перекрытия второго этажа и украсил кабинет дубовыми панелями, лестницей с балкончиками и кессонированными потолками с росписями. Деревянную отделку, как и в особняке князя Святополк-Четвертинского, сделали на мебельной фабрике Павла Шмита – он был мужем сестры Алексея Морозова Веры. А мы приближаемся к белому лепному камину с пинаклями, трилистниками и королевскими лилиями. Их подпирают локтями скрюченные горгульи – они отпугивают злых духов. Над камином свисают с лестницы кривляющиеся маски грешников – это авторский почерк Франца Шехтеля. Он не раз использовал такую деталь как напоминание о грехах. И это еще больше погружает нас в атмосферу средневекового готического храма.
Рядом с камином под лестницей прячется дверь – она вела в моленную. Семья относилась к старообрядцам. Алексей Морозов называл свое воспитание суровым: с детства его заставляли соблюдать посты и стоять на длинных службах. «Отец очень боялся ввиду материальной зависимости чем-нибудь не угодить деду и бабушке, закоренелым староверам, ревность которых в соблюдении разных обрядов, постов и нескончаемом богослужении в своей моленной доходила до фанатизма», – признавался Алексей Морозов. В те времена семья жила закрыто, принимали только близких родственников, а в первую неделю поста даже не накрывали на стол и питались всухомятку.
«На нем лежала печать того замкнутого и тяжелого мира, в котором он вырос и воспитывался. Удивительно, что настроение его от этого не пострадало, он был всегда очень ровно и весело настроен», – говорила об Алексее Маргарита Морозова. Она была дочерью Кирилла Мамонтова, брата Веры Третьяковой, с которой мы не раз встречались. Сколько родственных связей и знакомых имен! А мы продолжаем осматриваться и замечаем на лестнице гнома: он присел на ступеньку, обхватил колено руками и сжал пальцы в замок. Это хранитель знаний и проводник на пути к истине. И это неспроста – лестница ведет в библиотеку.
Мы поднимаемся по скрипучим ступенькам и останавливаемся у первого балкончика. Его нишу украшают необычные геральдические знаки – головки хлопка висят на золотой короне, а над ней распускает крылья орел. Это намек на то, что мануфактурщики Морозовы – хлопковые короли. Такой же символ Франц Шехтель использовал и в доме дяди Алексея Морозова Саввы на Спиридоновке, где он работал в то же время. Для обоих проектов архитектор заказал похожие готические часы в форме башенки-пинакля, а также привлек Михаила Врубеля – для особняка на Спиридоновке он сделал скульптуру, а для этого дома написал панно на тему «Фауста». Сейчас мы видим на стенах копии – оригиналы висят в Третьяковской галерее.
А мы заходим в библиотеку и будто попадаем в средневековый город. Стеклянные дверцы книжных шкафов напоминают узкие и длинные окна домов, а верхние полки – черепичную крышу. Алексей Морозов всю жизнь занимался самообразованием, говорил на четырех иностранных языках, но не окончил реального училища – ему не давалась математика, и это сильно его тяготило. В обществе незнакомых людей он обычно молчал и слушал. «Уверенности во мне никогда не было, мнительность же – наследственное несчастье. Я считал себя одно время непригодным ни на что человеком: курса, мол, я никакого не кончил, образовательного ценза не имею и всегда чувствовал себя скверно, когда предвидел вопрос: «А вы, мол, кончили курс?»» – писал в молодости Алексей Морозов в своем дневнике.
Посередине библиотеки мы видим стол в форме восьмиугольника. Во времена Алексея Морозова здесь стояли витрины с древними рукописями и миниатюрными портретами. Другие коллекции, гравюры и литографии, хранились в ящиках. Стол разъезжался, и открывался плафон нижней гостиной – так в нем меняли лампочки. Давайте спустимся вниз, пройдем из кабинета в эту комнату и увидим плафон с другой стороны. Сейчас с него свисает люстра, но изначально ее не было. В гостиной мы снова встречаем деревянную отделку, но уже не в готическом стиле, а в духе рококо. Стены и потолок усыпают причудливые завитки, будто бы пенятся морские волны и выносят на берег ракушки. В узорных рамах висят гобелены XVIII века – по легенде, их привез из Франции Викула Морозов.
А мы возвращаемся к «египетскому» вестибюлю и идем прямо в столовую – ее архитектор оформил по моде того времени в русском стиле. Стены и потолок будто покрывает ажурная резьба по дереву. На дверных порталах горделиво вытягивают клювы диковинные птицы. Но дотроньтесь до этого деревянного кружева, и вы тут же обнаружите, что это обманка – декор столовой сделали из гипса, так что перед нами искусная лепнина, а нарядную печь раскрасили под изразцы. Давайте потянем ручку заслонки с грифоном – на самом деле это сейф.
«Посредине стола на длинных серебряных блюдах лежали розовые рыбы, семга и лососина, сбоку – сверкающий хрустальный жбан со свежей икрой. На другом конце стола – огромный окорок и красные лангусты, – писала Маргарита Морозова. – Его обеды были всегда лучшими из всех, на которых мне пришлось когда-либо бывать». Сам Алексей Морозов вспоминал, что после «закала в детстве» легко переносил самые тяжелые блюда. Правда, ел он немного, держал форму и больше любил угощать гостей.
Рядом с большой столовой – малая с оригинальными конусами на потолке. А напротив – белая мраморная лестница, творение Михаила Чичагова.
