Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
«Итоги – ноль. Мы уедем, наверное, числа 28 июля, после моего дня рождения. Приблизительно через сорок дней. И по крайней мере тридцать из них будут принадлежать торжеству папашиного террора и будут наполнены горькими слезами пленной Адоры. Жаль. Прошла уже целая неделя, и нечего вспомнить! Разве что тот поцелуй на пляже…»
Мне стало тревожно. Какая-то новая непонятая мысль кружила над групповым снимком, где были я, Мирослава с мужем и дочкой, Альхен с компанией, даже Цехоцкие. Какая-то сложная калькуляционная программа начинала работать, и мой мозг уже жадно вынюхивал возможную лазейку.
Недовольный папаша шел, как обычно, в пяти метрах передо мной. И само его присутствие – большого, любимого (о, это была самая страшная боль), такого отчаянно родного, доводило меня до тихих слез. Я любила его, и он мне чудовищно мешал. Как же я мечтала жить и принимать решения за себя самостоятельно!
Когда мы пришли домой и, повесив на балконе наши пляжные принадлежности, я вернулась на кухню, папаша бросил мне какое-то гнусное замечание. И все. И этого было достаточно, чтоб повергнуть меня в каскад горьких рыданий.
Успокаивать меня было бессмысленно, папаша этим вообще никогда не занимался. А я заводила себя все новыми подробностями своей несостоявшейся вольной жизни и горько всхлипывала, скомкав под головой кусачий шерстяной плед. От присутствия при приготовлении ужина меня милостиво освободили. И когда во мне все ныло и горело, судорожно сжимаясь при каждом вздохе, я начала отчаянно жаловаться своему дневнику, добродушно протянувшему свою исчерченную клетками страницу под ожесточенный натиск моей шариковой ручки.
«…Мы ругаемся из-за всего, что подлежит ругани и не подлежит. Сегодня я сильно ушибла и, скорее всего, даже сломала палец на левой ноге (засмотрелась на А.), но, получив хорошую трепку за забытое дома полотенце, я молчу, стараюсь не причинять папаше никаких неудобств. Каждый шаг, тем временем, давался мне с невыносимой болью, и когда мы поперлись в «Марат», я попросилась домой, меня, естественно, одну не пустили. Поэтому когда мы шли, я не могла не ныть и не морщиться, потому что чертов палец распух, весь горит и пульсирует, а папаша психовал, что я медленно иду и выдумываю всякую чушь».
Tag Neun (день девятый)
Ночью я несколько раз просыпалась от тупой горячей боли, настырно пульсирующей сквозь туман уставшего сознания. После долгих часов непрерывных рыданий я чувствовала себя, как после каторги, каждая жилка пела свое сопрано, и их многотысячный хор издавал оглушительный рев, под который я и заснула. Часа в три ночи я проснулась основательно, сев среди скомканных простыней, внимательно прислушиваясь к собственным ощущениям. Что-то тут было не то, и это «не то» выражало всю мерзость пытки бессонницей, выдающуюся боль, которая выбивалась из общего хора воинствующим басом и стучала прямо в голову. Пел ушибленный пальчик на левой ножке. Он мучил меня еще вечером, и я плакала, большей части именно из-за этой вполне физической боли. Закрывая глаза даже на отобранную сиесту, я попыталась урезонить эту надрывно стонущую косточку.
Потом было какое-то забытье, а потом я проснулась, обнаружив, что в моем липко-красном сне стонал не Альхен (а интересно, как он стонет?), а я. И папаша, только что оглушительно храпящий, теперь недовольно ворочается, и серебряный луч луны придает его бородатому профилю какую-то страшноватую собранность, сдержанную суровость. Зеленый луч Маяка делал «Ух-х-х?» на спутанных ветвях старой фисташки под окном и мчался дальше. Ялта в воде. Ялта над водой. Небо индиговое, со звенящими вкраплениями звезд. «Ух-х-х?». Я решила встать и пойти попить. Но когда ноющая нога ступила на холодные половицы, неожиданный взрыв гнусной боли пронзил меня насквозь. Обиженно всхлипнув и вспомнив, к тому же, что являюсь жертвой непомерной суровости, я продолжала тихо питать слезами свою подушку, ответившую мне лишь неблагодарной мокротой.
День начался с моего трижды проклятого заикания по поводу свободы и папашиного утомленного рыка, что «пока я вожу тебя на море, покупаю тебе жрать и оплачиваю твои шмотки – жить будешь, как я сказал». И благоразумно молчала, ясно понимая, что других вариантов быть не может.
На пляже, правда, получила невероятное разрешение пойти подуться в карты с Маринкой (под тент). Тут же к нам присоединилась Рыжая, и я быстренько отправила ее к Альхену с вопросом о необходимости накладки гипса. Пальчик распух и был совершенно красным, и каждый мой шаг сопровождался несносным жаром и мучительной пульсацией вскипевшей крови.
Мы играли в пяти метрах от Гепардового лежака, папаши поблизости не было, и доктор тут же подошел с холодным, ах, каким холодным лицом! Деловито скрестив руки на груди и глядя на причину нашего обоюдного беспокойства, заявил, что «нужна фиксирующая повязка» и «я бы не удивился, что с твоей походкой в скором времени ты сломала бы не только палец». С надменным видом доктор удалился, не сказав ничего ободряющего, доброго и ласкового, так необходимого мне в моей имрайской депрессии.
Свободная Сюшечка с нетерпением ожидала его на своем лежаке и с видом абсолютно довольного человека, с отчетливым «давай…» приглашала огепардившегося как никогда раньше Альхена в свои белокурые объятия.
Я должна была встретить сестру с семейством на автобусной остановке в Жиме, а папаша на всякий случай будет поджидать их на Маяке. Около двух часов я обязана дежурить одна на солнечной бровке, заглядывая в окна проезжающих мимо автомобилей. Потом, по папашиному сценарию, будет иметь место праздничный обед на кухне у Цехоцких, потом поход на пляж («резервация», разумеется) и вечером, с наступлением возбужденной темноты – небольшая семейная посиделка за Старым Домом, на руинах древнеримских терм. Я имею право присутствовать на всех мероприятиях. Я буду одна на автобусной остановке. Одна два часа! Совсем одна!» А он, пожимая плечами, сбрасывая мои дрожащие руки, небрежно и презрительно ответил: «Нет, это не шанс, это западло. Как ты не понимаешь?..» – И, не желая продолжать разговор, удалился восвояси.
Помню, как, выбегая из переодевалки, в свистящий миг папашиного отсутствия, я схватила Альхена за руку и почти застонала: «Я поймала свой Шанс!
Но я все равно горела нелепой надеждой. Я существовала в каком-то расплавленном нереальном мире, где все происходит в размеренном приторможенном ритме и самые абсурдные вещи кажутся вполне осуществимыми. Я ожидала Альхена, а не их, и реагировала только на загорелых, коротко стриженных, в зеленых шортах и черных майках, с оливковыми рюкзаками за спиной.
Я провела на бровке ровно три часа – с 11 до 14, и из неподвижного транса меня вывел разъяренный папаша: они уже давно приехали! Уставшие и злые, они стояли тут, у тебя под носом целый час и потом пошли искать дорогу самостоятельно! Идиотка! Какая же ты бестолковая идиотка!
Сложив руки за спиной, ни капли не удивленная происходящим, и даже, кажется, улыбаясь (безумие прогрессирует), поплелась, как сомнамбула, за его взмокшей спиной.
Теперь мне было действительно все равно.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
