где господь говорит: «Не думайте, что я пришел нарушить закон или пророков»[491]. А там, я не знаю по какой причине, [работа] была прервана[492]. Написал он и сочинения об архангелах в стиле Дионисия Ареопагита[493] и перевел множество сочинений мучеников божьих. И, так благополучно упорядочив все, он умер желанной и блаженной смертью и преставился к надежде всех — Христу. А желание святого [Нерсеса] было таково: поелику возможно, чтобы ни на пиршестве, ни в иных местах веселья никто не пел бы [песен] на слова мирские, а только лишь [на слова] Писания. С этой же целью он сочинил песни и научил [воинов], охранявших крепости, дабы они, вместо того чтобы дико голосить, пели бы песни, начинающиеся псалмом давидовым «Ночью вспоминал я имя твое, Господи»[494] и так по порядку в соответствии с содержанием до [псалма] «Воспрянь, слава моя»[495], который нынче исполняется в церкви в час полуночной службы[496].
/121/ Был он как-то приглашен великим Алексом, зятем ромейского царя Манила, я приехал в киликийский город Маместию; [Алекс] расспрашивал его о сокровенных и труднопонимаемых местах из книг я увидел, что тот в совершенстве знает все, [тогда] он оказал ему большие почести. И еще [Алекс] написал, чтобы тот дал ему в письменном виде символ веры армян, рассуждения о таинстве праздников, о посте Арачаворк[497], о едином естестве, как сказываем мы об Иисусе Христе после единения и о иных порядках церковных, в которых мы не согласны с другими народами. А он (Нерсес Шнорали) послал просимое, изложив, таким образом, кратко и ясно то, что говорит армянская православная церковь[498].
ГЛАВА 2
Послание о символе веры армянской церкви, написанное братом армянского католикоса Григориса епископом Нерсесом по просьбе высокочтимого зятя самодержавного государя, ромейского, великого патостратора Алексея, когда он выехал на Восток и /122/ находился в стольном городе киликийцев Маместии, куда [Нерсес] последовал по его приглашению в 614 (1165) году
Говоря к сведению твоей многомудрой и боголюбивой особы, в кратком рассуждении даю ответ на твой[499] вопрос относительно религии нашей и церковных порядков. И поскольку смысл сказанного изустно обычно не остается в тайниках памяти в неизменном виде, а, наоборот, подвергается забвению, вый[500] просите записать [все] в грамоте, дабы сказанное нами не затуманилось в памяти; и мы с любовью вручим вам, любителю мудрости, в короткий срок, в кратком и ясном изложении, соответственно ничтожному разумению немощности нашей.
Однако они (эти рассуждения) содержат всю правду о нашей вере и церковных постановлениях, завещанных нам святыми отцами. И вот они: «Исповедуем всесвятую троицу: отца и сына и духа святого — три лица отдельных в одном естестве, совокупленных в единое божество. Отец — нерожденный, безначальный, сущий прежде век; сын — рожденный от естества отца, непорочный и бестелесный, также сущий прежде век; дух святой — происшедший от отца, но не рождением, подобно сыну, а исхождением, подобно источнику, ему единому ведомым об/123/разом, непостижимым тварям. И не было так, чтобы был отец, когда не было с ним сына и духа. Но яко же отец — всегда отец, а не впоследствии стяжал имя отцовское, подобно и сын — всегда сын, присно совечен отцу своему. Так и дух святой — всегда дух божий, нерасторжимый от отца и от сына, единая сущность, единая власть, единая воля и единая созидательная сила, в трех лицах понимаемая. [Нет между ними разницы] ни по великости, ни по малости, ни в высокоумии и ни в кротости, ни в преизбытке, ни в недостатке, а исповедуется единый порядок и единая служба, единое повсеместное поклонение святой троице, силою которой приведено в бытие из ничего все сущее: небеса с небожителями и земля с земнородными, видимые и невидимые твари от начала сотворения мира. А затем — из единой троицы Слова-Отца — сын единородный волею отца и [святого] духа, благовестием архангела Гавриила снизошел во чрево девы Марии, не оставив лона отца по непостижимому божественному естеству, и, приняв в себя от крови пречистой девы, происходящей от Адама, совокупил с божеством своим неисповедимым и неизреченным смешением и стал [обладать] двумя совершенными естествами — божеским и человеческим. Одно совершенное лицо неизменяемое и неразделяемое по естеству, не превращающее человеческое, густое и воздушное естество свое в безвоздушное, простое ес/124/тество божественное, с потерею собственных качеств, и не повреждающее чистое, бестелесное естество божье смешением с естеством плотным, не согрешившее против своей вечной чистоты, хотя и говорится о нерасторжимом единстве, воплощении бестелесного и сгущении Слова. Но бестелесное Слово тоже совокупляется с плотью и соединяется с человеческим естеством, обожествляя ее соединением и смешением, но не изменением и превращением, добиваясь единства, подобно тому как не смешиваются душа и тело человеческие. Хотя он (сын) и признается превыше образца истины, поскольку есть сравнение между творцом и творением, однако, объединив непостижимым образом наше [естество] со своим, он остался неизменным как создатель и создание. Но не в сжатом виде, как воздух и вода в сосуде, ибо, когда [сосуда] нет, они обращаются в пустоту, а естественно соединенные, крепче, чем Слово, неслиянным и неделимым единением. И получил Христос естество Адама, но не безгрешного, пребывающего в раю, а уже согрешившего и осквернившегося, ибо и дева Мария, от которой принял он плоть, произошла от греховного естества адамова. Однако, соединившись с естеством божьим, греховное стало безгрешным, а бренное избавилось от гнусных пороков скверны, подобно тому как металл, если он заржавел, соединяясь с огнем, освобождается от скверны. А сущность, очистившись от скверны, остается неистребленной, поскольку, чье начало /125/ было нетленно (ведь зачат он был без семени непорочной девой), у того и конец будет нетленным (понеже тело его во гробе не видело тлена), откуда необходимо следует, дабы и то время, кое было между рождением и смертью, быть ему бестленным[501]. Мы говорим о нем — нетленный не по необходимости и по свойству самой его природы, чтобы оно не было подвержено, например, голоду и жажде, сну и утомлению, печали и слезам, что по справедливости и не очень зримо дает нам понять вочеловечение его, а по невольному и привнесенному свойству мы веруем, что он неоскверненный, ибо в нем есть нечто подобное нам и есть [нечто] превыше нас, согласно Писанию, где сказано: «Человек есть не выше человека» — и еще: «Человек есть, и кто познает его?»
