Железная дорога Париж — Руан, построенная англичанами, была торжественно открыта 9 мая 1843 года, всего за три года до знакомства Гюстава и Луизы. Для каждого из них поездка в Мант сокращалась от целого дня до пары часов. Представьте себе, каково бы им пришлось без поезда.
Им бы пришлось ехать на дилижансе или речном пароходе; при очередной встрече они были бы усталыми и, возможно, раздраженными. Усталость влияет на страсть. Но из-за таких сложностей встреча оказывалась бы важнее: дольше (возможно, на дополнительный день) и эмоциональнее. Это, конечно, всего лишь моя гипотеза. Но если телефон в нашем столетии сделал измену и проще, и сложнее (договариваться легче, проверить тоже), в прошлом столетии сходное воздействие должна была иметь железная дорога. (Кто-нибудь изучал корреляцию распространения железных дорог с распространением супружеских измен? Мне нетрудно представить деревенских священников, которые в проповедях обрушиваются на дьявольское изобретение и которых за это высмеивают; но эти гипотетические священники были совершенно правы.) Благодаря железной дороге Гюстав получил то, чего хотел: он мог без особых усилий съездить в Мант и обратно, а жалобы Луизы, вероятно, казались ему неизбежной ценой за столь доступное удовольствие. Благодаря железной дороге Луиза получила то, чего хотела: Гюстав всегда был близок, каким бы суровым он ни казался по письмам; в следующем письме он наверняка напишет, что они снова могут встретиться, что их разделяет всего два часа. И благодаря железной дороге мы получили то, чего хотели, — мы можем теперь читать письма, порожденные этими продолжительными эротическими колебаниями.
5а. Сентябрь 1846 года, первое свидание в Манте. Единственное затруднение — мать Гюстава. Ее пока что официально не известили о существовании Луизы. Более того, госпожа Коле вынуждена адресовать все свои любовные письма Максиму Дюкану, который затем пересылает их Гюставу в новых конвертах. Как госпожа Флобер отнесется к внезапному ночному отсутствию сына? Что он ей скажет? Конечно, неправду: «une petite histoire que ma mère a crue», хвастается он с гордостью шестилетки и отправляется в Мант.
Но госпожа Флобер не поверила в его petite histoire. В ту ночь она спала еще меньше Гюстава и Луизы. Ей отчего-то было не по себе — возможно, из-за недавней лавины писем от Максима Дюкана. Так что на следующее утро она отправилась на руанский вокзал, и когда ее сын спустился с поезда в свежей броне сексуального довольства, она ждала его на платформе. «Она ни в чем меня не упрекнула, но ее лицо было величайшим из всех возможных упреков».
Если существует грусть расставания, то что мы скажем о чувстве вины по прибытии?
5б. Луиза, конечно, и сама могла устроить сцену на платформе. Ее манера ревниво врываться к Гюставу, когда он обедал с друзьями, была всем известна. Она всегда рассчитывала обнаружить соперницу — но соперницы не было, если не считать Эммы Бовари. Однажды, пишет Дюкан,
«Флобер уезжал из Парижа в Руан; она ворвалась в зал ожидания и разыграла такую трагическую сцену, что служителям пришлось вмешаться. Флобер был утомлен и умолял ее прекратить, но тщетно».
6. Не многим известно, что Флобер ездил в лондонском метро. Я цитирую записи в его конспективном путевом дневнике 1867 года:
Понедельник, 26 июня (в поезде из Ньюхейвена). Несколько неприметных станций с афишами, как на станциях в пригородах Парижа — прибытие на вокзал Виктория.
Понедельник, 3 июля. Купил железнодорожное расписание.
Пятница, 7 июля. Подземная железная дорога. Хорсни. Миссис Фармер. (На Чаринг-Кросс за сведениями.)
Он не снисходит до того, чтобы сравнивать британские и французские железные дороги. Может быть, об этом стоит пожалеть. Наш знакомец, преподобный Дж. М. Масгрейв, сходя с поезда в Булони лет на двенадцать раньше, был под большим впечатлением от французской системы: «Приспособления для выдачи, взвешивания, обозначения и оплаты багажа были просты и превосходны. Каждая служба работала четко, точно и пунктуально. Вежливость и комфорт (комфорт во Франции!) делали все приготовления приятными — и все это без гвалта и неразберихи, которая царит в Паддингтоне, не говоря уж о том, что в вагоне второго класса все почти так же, как у нас в первом. Англия должна стыдиться такого положения вещей!»
7. «ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА: Если бы они были в распоряжении Наполеона, он был бы непобедим. Восторгаться их изобретением и говорить: “Я, милостивый государь, тот самый я, кто сейчас говорит с вами, утром был там-то… выехал оттуда столько-то-часовым поездом; там сделал все свои дела и т. д., а во столько-то часов уже вернулся!”».
Лексикон прописных истин
8. Я выехал на поезде из Руана (Rive Droite). В нем были синие пластиковые сиденья и запрет высовываться из окон на четырех языках. Я обратил внимание, что для передачи этой информации английскому языку требуется больше слов, чем французскому, немецкому или итальянскому. Я сел под фотографией (черно-белой) в металлической рамке, изображавшей рыбачьи лодки в Иль-д’Олероне. Рядом со мной пожилая пара читала статью в «Пари-Норманди» про колбасника, fou d ’amour, убившего семью из семи человек. На стекле была маленькая наклейка, которую я раньше не видел: «Ne jetez pas l’énergie par les fenêtres en les ouvrant en période de chauffage». He выбрасывайте энергию из окон — какая это неанглийская формулировка, одновременно логичная и причудливая.
Я, видите ли, проявлял наблюдательность. Билет в один конец стоит 35 франков. Путешествие длится почти ровно час — вдвое меньше, чем во времена Флобера. Первая остановка — Уасель; затем Ле Водрей — ville nouvelle; Гэйон (Обервуа) с огромным складом «Гран-Марнье». Масгрейв заметил, что пейзаж вдоль этого отрезка Сены напоминает ему Норфолк: «Больше похоже на английский пейзаж, чем что-либо из виденного мною в Европе». Контролер стучит о дверной косяк своими щипцами — металлом о металл, неповиновение исключено. Вернон; затем, вдоль широкой Сены в левом окне, мы въезжаем в Мант.
По адресу: Пляс де ля Регпоблик, 6, обнаружилась стройплощадка. Приземистый многоквартирный дом стоял почти готовый и уже излучал уверенную невинность узурпатора. Grand Cerf? В самом деле, сказали мне в табачном киоске, старое здание стояло тут еще год назад. Я вернулся, чтобы взглянуть еще раз. От гостиницы осталась только пара каменных воротных столбов примерно в тридцати футах друг от друга. Я подавленно таращился на них. В поезде я не мог представить себе Флобера (воющего, как нетерпеливый пес? ворчащего? страстного?), который едет по тому же маршруту; теперь, на этом этапе паломничества, воротные столбы мешали мне вообразить жаркие свидания Гюстава и Луизы. Ничего удивительного. Мы любим помыкать прошлым, рассчитывая, что уж что-что, а свой безотказный frisson мы от него получим. А с какой стати оно должно нам подыгрывать?
Я сердито обогнул церковь (одна звезда в мишленовском путеводителе), купил газету, выпил чашку кофе, прочитал про колбасника, fou d’amour, и решил вернуться следующим поездом. Дорога к станции называется «авеню Франклина Рузвельта», хотя реальность недотягивает до громкого имени. В пятидесяти метрах от конца дороги, слева, я увидел кафе-ресторан под названием Le Perroquet. Снаружи, на тротуаре, фанерный попугай с ядовито-зеленым оперением держал в клюве меню. У здания был один из тех ярких фахверковых фасадов, которые претендуют на старину, не всегда с полным основанием. Не знаю, стояло ли оно там во времена Флобера. Но вот что я знаю. Иногда прошлое может оказаться вымазанным в жире поросенком, иногда медведем в своем логове, а иногда — всего лишь промелькнувшим попугаем, чьи глаза с издевкой сверкнут вам из чащи.
