7
Когда они ехали в машине через мост Сен-Мишель, Анна спросила:
– Как ты думаешь, профессор действительно болен шизофренией? Я имею в виду, считаешь ли ты, что он должен находиться в Сен-Винсент-де-Поль?
– Фоссиус так же нормален, как ты или я, – ответил Клейбер. – Мне кажется, он взвалил на себя непосильную тяжесть нечто, толкнувшее его к краю бездны. Но я сомневаюсь в том, что он сможет помочь нам в дальнейших поисках. У меня не может уложиться в голове, что между Леонардо да Винчи и твоим пергаментом существует какая-то связь.
– Если нам не может помочь Фоссиус, то это не сможем сделать никто, – возразила Анна. – Как бы там ни было, нам удалось выяснить, что имя Бараббас олицетворяет собой некую тайну, с которой много столетий назад приходилось иметь дело умнейшим людям, когда-либо жившим на земле. Сначала объяснение профессора мне тоже показалось несколько натянутым, но чем дольше я размышляю над его словами, тем больше убеждаюсь: он прав. По крайней мере, я нисколько не сомневаюсь, что Леонардо да Винчи был способен на подобную шутку. Известно, что еще при жизни он любил водить за нос своих наивных современников, например, делая записи задом наперед. Нарисовать ожерелье, зашифровав при этом имя, и скрыть украшение под слоем краски было бы вполне в его духе.
– Но где же связь? Я не вижу никакой связи!
В этом Анна полностью согласилась с Адрианом:
– Я ее тоже не вижу. Если бы мы знали, что это за связь, возможно, мы бы знали и решение головоломки.
– А профессор, похоже, не собирается так просто выложить все.
Анна кивнула.
– Хотя… – Клейбер задумался.
– Говори же!
– Хотя мы могли бы заключить с Фоссиусом сделку.
– Сделку?
– Да, что-то вроде этого, – подтвердил Адриан. – Возможно, слово «сделка» не вполне подходит. Более уместно было бы, наверное, назвать это договором.
– Теперь ты говоришь загадками.
– Вспомни, – начал Клейбер, – нашу первую встречу с Фоссиусом. Что он сказал, как только увидел нас?
– «Вытащите меня отсюда!»
– Именно это он и сказал. Мне кажется, историей, которую он нам рассказал, Фоссиус хотел доказать, что он в своем уме. Врачам он не доверяет. Они уже поставили диагноз и вряд ли захотят менять его. Если человек выливает на бесценную картину кислоту, то он сумасшедший. Другого мнения быть не может. Значит, профессор надеется, что мы вытащим его из клиники. Вот почему он согласился притвориться, что ты действительно его племянница. Итак, мы уже выяснили, что Фоссиусу не место в психиатрической больнице. Теперь мы должны дать ему понять, что придерживаемся именно такого
мнения и готовы задействовать все имеющиеся у нас возможности, чтобы вытащить его, если профессор расскажет нам всю правду о Бараббасе.
– Неплохая идея, – признала Анна. – Но ведь Фоссиус собирался прыгнуть с Эйфелевой башни, а все, кто пытается покончить жизнь самоубийством, оказываются в психиатрической клинике.
– Да, я это прекрасно понимаю, – ответил Клейбер, – но ведь их никто не держит там всю жизнь. После соответствующего лечения таких людей чаще всего выпускают. Если честно, то я не понимаю, почему Фоссиус хотел свести счеты с жизнью. Я не удивился бы, узнав, что он по какой-то причине решил инсценировать попытку самоубийства и при этом не просчитал все возможные последствия. Такую возможность я не исключаю. Мне кажется, у профессора был великолепно продуманный план, но во время его осуществления случилось нечто непредвиденное. В результате чего Фоссиус и оказался в психушке, а мы получили великолепный шанс.
Позже вечером они ужинали в ресторанчике под названием «Ракушка», в семнадцатом округе, с традиционной кухней, которая вполне пришлась по душе Анне и Адриану. Но ужин, во время которого они надеялись расслабиться и забыть о проблемах, испортило тягостное молчание, вызванное тем, что каждый погрузился в свои мысли. И Анна, и Адриан чувствовали, как их опутывают невидимые сети. Что бы они ни делали, о чем бы они ни думали, все мысли возвращались к психиатрической клинике Сен-Винсент-де-Поль и ее пациенту – профессору Фоссиусу.
Анна, хоть она была по-прежнему настроена решительно и чувствовала поддержку Клейбера, поняла, что имеет дело с сильным соперником, с которым вряд ли сможет справиться даже с помощью Адриана. Кроме того, ее мучил вопрос, почему до сих пор с ней ничего не произошло, в то время как все, кто был связан с пергаментом, так или иначе пострадали. Гвидо умер, Раушенбах убит, Гутманн пропал. Она взглянула на Клейбера и попробовала улыбнуться, прогнав мрачные мысли. Но ничего не вышло.
Клейбер, конечно же, не мог прочитать мысли Анны, но понимал, что было бы излишним задавать вопросы. Расположение к Анне, которое он ощутил при встрече в аэропорту, уступило место невероятному нервному напряжению. Он от всей души хотел, чтобы их встреча произошла при более благоприятных обстоятельствах, но в то же время Адриан относился к тому типу людей, которые могут практически любую ситуацию повернуть в свою пользу. Клейбер искренне надеялся, что сможет завоевать сердце Анны благодаря своей поддержке, ведь именно перед лицом общего врага все чувства становятся сильнее. В том числе и обоюдная симпатия.
8
Когда они на следующий день приехали в Сен-Винсент-де-Поль, создалось впечатление, что их уже ждали. Но дежурный врач, ничего не объясняя, проводил Анну и Адриана не в комнату для свиданий с пациентами, а в кабинет доктора Ле Вокса. Главный врач с некоторым смущением, нехарактерным в подобной ситуации для человека его положения, сообщил им, что прошлой ночью профессор Фоссиус умер от сердечного приступа. Ле Вокс выразил Анне и Клейберу как ближайшим родственникам свое глубокое сочувствие.
Они шли по длинному коридору, где, как обычно, стоял запах мастики, и Клейбер поддерживал Анну. Нет, она не испытывала горя из-за смерти Фоссиуса, хоть он и успел за два прошедших дня завоевать ее симпатию. Это событие поразило ее прежде всего потому, что вписывалось в страшную череду смертей и трагических несчастных случаев, ставших уже закономерностью, в существование которой Анна не хотела верить. Она с самого начала сомневалась в том, что смерть профессора Фоссиуса была случайной, но не могла обнаружить возможной причины или связи с предшествовавшими событиями.
Словно во сне, она с трудом шла по отвратительно пахнувшему коридору, ухватившись за руку Адриана, затем вниз по широкой каменной лестнице. Возле выхода стоял санитар, который во время их посещений с отсутствующим видом сидел у двери. Подойдя к Адриану, он что-то прошептал – Анна не разобрала слов, к тому же в тот момент ее мало что интересовало, – и после недолгой беседы мужчины договорились встретиться около 19:00 в бистро, расположенном неподалеку на улице Анри Барбюса, возле лицея Лавуазье.
Этому разговору и договоренности о встрече Анна не придала никакого значения, словно одному из странных видений, которые в последнее время часто посещали ее во сне. Лишь дома Клейбер объяснил ей смысл странного предложения санитара, который намекал, что может сообщить важные сведения относительно обстоятельств смерти профессора. На вопрос о том, почему это нельзя сделать прямо в клинике, тот ответил, что это слишком опасно.
