любушан, жившим по р. Одре[300]). В сотнях километров южнее его в Юго-Восточном Приильменье (Парфинский район Новгородской области) расположен Городок на Маяте (река, впадающая в Ильмень), интенсивно изучаемый в последнее время. Вал этого городища, датируемый VI–VII вв., был «сооружен в так называемой „перекладной“ технике. Основу вала составляют накаты из бревен, уложенные попеременно вдоль и поперек его продольной оси». Причем, как подчеркивает исследователь памятника И. И. Еремеев, в «культурах 2-й — 3-й четв. I тыс. н. э. в бассейне Ильменя и на соседних землях перекладная техника в фортификации не использовалась. В раннем средневековье она широко известна на славянских городищах Польши и Восточной Германии».
Отмечая, что «на фоне других приильменских городищ укрепления Городка на Маяте выглядят очень мощными», археолог констатировал, что вал был «своеобразной пристройкой к пологому склону, придававшей последнему крутизну. Как недавно выяснилось, сходный прием был применен при строительстве древнейшей крепости Рюрикова Городища», и что «в Новгородской земле единственным памятником, который может быть поставлен в один ряд с Городком на Маяте, является Городец под Лугой, исследованный Г. С. Лебедевым и датированный им сер. X в. Наши раскопки позволяют отнести начало бытования „западнославянской“ техники крепостного строительства на северо-западе России в более отдаленное время». В 2006 г. Еремеев констатировал наличие в жилой зоне Городка лепной керамики «ладожского типа» ІХ-Х вв., а в 2007 г. уточнил, что, «ориентируясь на радиоуглеродные даты и на приведенные аналогии, ранние укрепления Городка на Маяте следует датировать V–VІ вв.»[301].
Южнобалтийские славяне, проникнув в Поволховье и Приильменье, начинают там капитально обустраиваться, прекрасно понимая всю выгоду расположения этих земель на пересечении Балто-Волжского и Балто-Днепровского торговых путей. Так, в середине VIII в., т. е. спустя 50–70 лет после возведения ими городища Любши, они основывают Старую Ладогу, о чем говорит ранний керамический материал (еще в 1950 г. Я. В. Станкевич отмечала, что «широко распространенные в древнейших жилых комплексах» Старой Ладоги, а именно сюда, по ПВЛ, первоначально и пришел Рюрик, сосуды имеют многочисленные аналогии в керамике южнобалтийских славян междуречья Вислы, Одера и Эльбы. В 1970 г. В. В. Седов, основываясь на сосудах нижнего горизонта Ладоги, пришел к выводу «о происхождении новгородских славян с запада, из Венедской земли». В 2002 г. он же подчеркнул, что «древнейшие ребристые сосуды на Северо-Западе происходят из Ладоги, где они есть уже в самых нижних слоях, относящихся к моментам возникновения поселения, то есть к середине VIII в.»[302]). О том же говорит и общая для этих поселений техника использования стали при изготовлении железных изделий, на что указали Е. А. Рябинин и А. В. Дубашинский, и, возможно, как ее характеризует А. Н. Кирпичников, «сенсационная находка» в нижнем слое Старой Ладоги — «остатки кузнечно-ювелирной мастерской с беспрецедентным по разнообразию и редчайшим для своего времени (750-е гг.) набором не менее, чем 28 инструментов ремесленника-универсала»[303] (выше шла речь о высокоразвитом литейно-ювелирном производстве Любши).
В пользу основания Старой Ладоги выходцами из Южной Балтики говорит и одна из ранних староладожских «больших построек» (по словам изумленного норманиста И. В. Дубова, «уникальная находка»), которую ученые сближают со святилищами южнобалтийских славян в Гросс-Радене (под Шверином, VІІ-VІII вв.) и в Арконе (о. Рюген, конец VІII-ІХ в.)[304] (в свою очередь общий вид храма славян под Шверином и его детали находят очень близкие, подчеркивали В. В. Седов и А. Г. Кузьмин, «аналогии в соответствующих сооружениях кельтов». Немецкий археолог Й. Херрман констатировал, что, вероятно, это культовое сооружение восходит к древним временам и связано с храмовым строительством кельтов[305]). В захоронениях Плакуна, расположенного напротив Старой Ладоги, и носящего славянское название, соответствующее характеру этого памятника — место погребения и плача по покойникам, представлены сосуды южнобалтийского типа[306]. В 1994 г. скандинавский археолог Я. Билль заключил, что заклепки из Плакуна ближе к балтийским и славянским[307].
Связь упокоившихся в Плакуне с Южной Балтикой демонстрирует и погребение в камере с гробовищем, имеющее, подчеркивает К. А. Михайлов, «прямые и многочисленные» аналогии в памятниках Дании и Шлезвиг-Голштейн (конец IX — конец X в.), которые, в свою очередь, близки по своей конструкции к захоронениям германцев VІ-VII веков. Вполне естественен и вывод ученого, что погребенный прибыл из Южной Ютландии. Разумеется, как и те, кто провожал его в последний путь (О. И. Давидан, основываясь на находках в ранних слоях Ладоги фризских гребенок или, как она их еще квалифицирует, западнославянских, вела речь о присутствии среди ее жителей фризских купцов и ремесленников. Ныне А. А. Романчук, показывая отсутствие скандинавского материала в Ладоге, в том числе керамики, связывает могильник Плакун с фризами). Михайлов также отметил, что в Плакуне, при наличии женских погребений, по сути нет скандинавских украшений: «Скандинавские украшения — индикатор присутствия скандинавов в это время в Ладоге — практически отсутствуют»[308]. Шведская исследовательница А.-С. Грэслунд, сопоставив камерные погребения Бирки и Гнёздова (в погребении в камере кургана Ц-171 наблюдается сочетание гроба, сбитого гвоздями), «особо обращает внимание на отсутствие гробов в камерах Бирки, указывая на типичность данного обряда для Дании и Сев. Германии»[309], т. е. Южной Балтики (немцы захватят ее земли в середине и второй половине XII в.) (большинство погребений в Плакуне археологи-норманисты связывают со шведами, якобы появившимися в Ладоге около 860 г.[310], т. е. они пытаются наполнить соответствующим содержанием известия ПВЛ под 859 и 862 гг.).
На генетическую связь Любши, где строили крупные морские суда, и Старой Ладоги, где затем также будут строить суда подобного типа, перегружать товары на плоскодонные суда и обеспечивать судоходство, указывает также то обстоятельство, что первая возникла как крепость, тогда как во второй крепость, причем сразу же каменная, появилась лишь в последней четверти IX в.[311], т. е. Ладога была ничем не защищенным торгово-ремесленным поселением более 125 лет! Хотя при этом Е. А. Рябинин и А. В. Дубашинский отмечают беспокойную военную обстановку, связанную с Любшей — «с самым северным укреплением на окраине Восточной Европы», о чем свидетельствуют «десятки наконечников стрел, часть которых оказалась воткнутой в вал или в каменную обкладку укреплений. Этот археологический факт полностью корреспондирует со следами пожара, выявленными при исследовании городища. Типы стрел датируются в широком хронологическом диапазоне, но верхняя граница некоторых из них не выходит за пределы IX (или, возможно, X) в.»[312].
Но эта «беспокойная военная обстановка» более 125 лет не сказывалась на Старой Ладоге потому, что ее надежно прикрывала каменно-земляная крепость на Любше. И лишь когда последняя была уничтожена, как это показал радиоуглеродный анализ, во второй половине IX в.[313], то ладожане синхронно со временем ее гибели возводят каменную крепость, способную обеспечить их безопасность. В том же IX в. в 9 км вверх
