месяце, в Париже и в его окрестностях свирепствовало моровое поветрие столь жестокое, какового согласно свидетельствам, прежних поколений, не видано было уже IIIc лет, и ежели кому случалось заразиться, ему не было спасения от смерти, в особенности же то касалось детей и молодежи. В сказанном же месяце погибло столько людей, за столь малое время, что [могильщики] на парижских кладбищах понуждены были копать огромные рвы, и сваливать в них по XXX или по XL тел, каковые [тела] громоздились там [вперемежку], будто куски сала, их же затем сверху едва присыпали землей. И беспременно, денно и нощно, не было улицы, где бы не случалось бы встречи с несущими для больных Тело Господне[734], каковые [больные] перед кончиной познали всю глубину благости Божьей, в той мере, каковая не выпадала еще на долю христианина[735]. По словам тех же клириков, им никогда не случилось ни видеть, ни даже слышать о поветрии столь опустошительном, и столь беспощадном, от какового не было спасения никому из заболевших, ибо менее чем за V недель в Париже умерло более L тысяч человек. В среде духовных же лиц смертность была такова, что не случалось великой мессы, во время каковой не отпевали бы единовременно IIII, V, а то и VI усопших, в то время, как с оставшимися шел жестокий торг, и зачастую им приходилось платить по XVI а то и по XVIII парижских солей за великую мессу, или по IIII парижских соля за малую[736].
232. Далее, в то ре время, около XII числа октября месяца, когда еще не успело закончиться поветрие, арманьяки продолжали как и ранее, творить худшее из того, на что были способны, и зачастую приближались к самым стенам Парижа, и захватывали добычу, а также мужчин и женщин, каковым затем уводили в крепости, ими занятые[737]; и ни [заключенный ранее] мир и ни что иное не служило им в том препятствием, в то время как никто не смел поднять голоса против того, и воистину будет сказано, герцог Бургундский держал себя так, будто не находил в происходящем особого повода для беспокойства, единственно успокаивая народ ласковыми словами.
233. Далее, в течение всего октября и затем ноября, поветрие продолжало свирепствовать с прежней силой, как о том было сказано ранее, и мертвых стало столько, что негде стало их хоронить, и тогда вырыты были огромные рвы на, пять на [кладбище] Невинноубиенных и четыре — у Троицы[738], и на прочих в соответствии с их величиной, и в каждый сваливали до VI с тел или около того. И как доподлинно стало известно, парижские сапожники, собравшись в день Свв. Криспина и Криспиниана[739], принялись считать скольких из своего братства успели к тому времени потерять, и оказалось, что их полегло около тысячи VIII с человек, равно господ и слуг, это же касалось только сказанного же города и произошло в течение этих двух месяцев. Служители из Отель-Дьё, а также могильщики, копавшие ров на парижских кладбищах заявляли, что от Рождества Богородицы[740] до Праздника Непорочного Зачатия Св. Девы Марии[741] им довелось похоронить в Париже до C тысяч человек, при том, что из каждых IIII а то и V с умерло едва ли XII стариков, все прочие были детьми, юношами и девушками.
234. Далее, арманьяки продолжали удерживать за собой вышеназванные крепости и города, посему же в Париже была таковая нужда, что юноше XIII лет приходилось дабы наесться вдоволь отдавать за хлеб по VIII денье, дюжине каковых же хлебов ныне обходилась в VI парижских солей, при том что стоила ранее VII или же VIII бланов, а за малую головку сыра платить приходилось по X или же XII бланов, за четверть яиц — V или даже VI парижских солей, а мясо доброго барана или же быка стоило ныне XXXVIII франков, а малая связка поленьев из Марны, сплошь покрытых листьями — XL парижских солей или III франка за сотню, за моль прочих поленьев запрашивали XII солей, за связку прутьев XXXVI парижских солей за сотню, при том, что листьев в той связке было куда более чем прутьев, за четверть кислых груш — IIII парижских соля, за яблоки — II соля или же VI бланов, за ливр соленого масла — VIII бланов, за малую толику творога — XVI парижских денье, за пару башмаков, каковые ранее стоили VIII бланов, ныне просили XVI или же XVI, и так же все прочее, по всему Парижу продавалось по таким же дорогим ценам.
235. Далее, в названном же ноябре месяце[742] Красавчик Бар, иными словами мессир Ги де Бар, прозванный Красавчиком, был восстановлен в должности прево, какую ему случалось исполнять и ранее.
236. Далее, в названном же ноябре месяце, названным же мясникам даровано было разрешение восстановить Большую Парижскую Бойню[743], каковая обреталась ранее по соседству с Шатле, фундамент же таковой принялись расчищать на XI день ноября месяца.
237. Далее, XII дней спустя, король приказал объявлять при звуке труб, что дарует прощение всем и каждому, будь он арманьяк или кто иной, безразлично к тому, каковые преступления он совершил[744], за исключением троих, как то председательствующего в Провансе[745], мэтра Робера ле Масона[746], и Раймонда Рагье[747], ибо эти трое свершили столько предательств против королевской персоны, что таковой ныне отказывал им в милости, ибо на сказанных троих лежала вина за все то зло, о каковом сказано было ранее.
238. Далее, неделей позднее король вкупе с монсеньором Бургундским выступили против англичан, и затем расположились в Понтуазе, где вплоть до того времени, когда после Рождества минуло три недели пребывали в полной праздности, едино лишь разоряя окрестности[748]. Тогда же англичане осаждали Руан, и в это же время как дофин со своими людьми опустошал Турень[749], иные[750] же рыскали вокруг Парижа, убивая и грабя, при том, что ни герцог Бургундский ни его присные никоим образом не пытались воспрепятствовать ни англичанам, ни арманьякам. И посему в скором времени в Париже все вздорожало, в чем виновны были те, каковые упомянуты выше, в Париж невозможно было ничего доставить. В названное же время за небольшого поросенка просили VI или же VII франков, и мясо все без исключения настолько поднялось в цене, что бедный люд не мог себе его позволить, однако в
