После окончания университета она собиралась ехать в провинцию. Там биоинженеры получают хорошую зарплату…
— Женщинам платят за службу? – уточнила и закрыла глаза, пользуясь передышкой.
— Конечно! Их даже обеспечивают жильём и даже — о чудо! — оплачивают проезд до места работы.
Валентин иронизировал, но я не понимала почему: женщина служит, как мужчина, и ей за это платят жалованье! Удивление моё было таким сильным, что даже накатывающая усталость отступила. Но дальше я уже продолжала поражаться чужим порядкам молча.
— Лика сказала, что не упустит свой шанс, напомнила об уговоре, что отношения не будут долгими, и стала собирать вещи. Для меня это было потрясением. Как после всех моих усилий она может уехать? Я уговаривал её целый вечер, доказывал, что это нецелесообразно, что я могу найти ей место лучше и прямо в столице, что не надо будет расставаться. Но она улыбалась и стояла на своём — завтра садится в поезд и едет в провинцию. Она обняла меня на прощанье, сказала: «Спасибо, ты подарил мне самые прекрасные годы в жизни, я буду беречь воспоминания о них», — и, как когда-то раньше, закрыла за собой дверь.
Инструменты загрохотали. Но я была уже в каком-то полутрансовом состоянии, когда реакция на окружающее становится замедленной, и не среагировала на резкий звук.
— Простите, Ольга, если испугал вас. Просто это мгновенье, когда я представляю, что её нет в моей жизни, что это навсегда, что больше никогда не увижу её, не услышу её смех, не почувствую себя окрылённым мальчишкой, который стремится к чему-то большему, с трудом преодолевает и достигает своего, я иногда переживаю снова, и мне становится так страшно...
Мои руки монотонно работали, будто сами собой – пинцет ухватывался за основание луковичного пучка и плавно вдавливал его в поверхность кожи, потом чуть сдвигался и снова ухватывался. Эта монотонность завораживала.
— И тогда я сказал себе, что она всегда — всегда! — будет со мной, — голос Валентина казался немного отдалённым и как будто более тихим. — И я поехал к своему отцу. Был глубокий вечер, но он встретил меня в кабинете, оторвался от бумаг. Выслушал. Я рассказал, что встретил женщину, которая делает меня настоящим мужчиной, что она одна такая на весь наш континент, что рядом с ней я смогу добиться всего. И если он не может мне помочь, то я уйду, чтобы быть с ней, и не буду претендовать ни на что в его деятельности. Отец только улыбнулся и спросил, какой у меня план. Сначала я хотел, — смех Валентина звуковой волной отразился от стен и поплыл мимо меня, — я хотел украсть! Слышишь, Лика? Я серьёзно рассматривал варианты, как тебя удобнее перехватить, где закрыть и как сделать так, чтобы ты не обижалась.
Что ответила девушка, я не разобрала – её голос был намного тише.
— Всёля, что-то неважно.
— Вижу.
— Отдых не помогает. Что делать будем?
— Ольга, я перехвачу управление твоими руками на себя. Только не напрягайся. Будь как сейчас – расслабленная, глазами не следи, расфокусируй, будто смотришь, но не видишь.
— Хорошо.
— И думать не нужно. Плыви по волнам звуков и образов.
— Да…
Мои руки продолжали двигаться, а я сама будто парила в какой-то едва уловимо звенящей сверкающей пустоте, слова Валентина превратились в мягкий поток образов, лишь отчасти похожей на слова, чуть размазанным эхом, отзвуком, вибрирующим в сверкании.
— Отец отсоветовал. И я начал медленную осаду. Помнишь, Лика, как я приезжал к тебе через день? Это было непросто — континент большой, сдвиг по времени и ресурсы... Но я приезжал. А в это время...
Парень окружил Лику заботой, понемногу перетягивая её в столицу, где была его жизнь. Создал целый институт биоинженерии, чтобы её, как талантливого молодого биоинженера, пригласили работать в столицу, нашёл надёжного человека на место Лики в провинции — она волновалась, чтобы не пропали её наработки.
Голос Валентина заплетался в хоровод блёсток, когда он смеялся над тем, как Лика сопротивлялась ухаживаниям, требовала скрывать их отношения, с неохотой и невероятно медленно склонялась к мысли, что им нужно пожениться, и каким терпеливым и настойчивым он был.
Я слушала и не слушала, плыла по сияющим волнам, контролируя лишь расслабленность в теле, а руки погружали кустик за кустиком на их новые места. И радовалась, что не могу видеть, как Валентин смотрит на свою невесту.
Наверное, если бы я была в полном сознании, то манекену в зале силы после всего пришлось бы несладко, а моё тело снова гудело бы от нагрузки после прохождения полосы препятствий. Но я была слишком отстранена, и просто, без привычного отторжения слушала и понимала: Валентин любит свою Лику и ради неё сделает много. Уже сделал.
А вот Игорь не любил меня. Никогда.
В воспоминаниях мелькнуло лицо моего Роом-Шанда, его приподнятая бровь, кривоватая ухмылка, наглый взгляд. Мне хватало только этого, чтобы смотреть в его глаза, не отрываясь, и развязывать шнуровку платья, слушая, как сердце ускоряет бег и учащается дыхание.
Обо мне так никто не заботился, меня никто не привязывал. И здесь, в этот момент, в обычном состоянии у меня потекли бы слёзы, но не сейчас.
Я вспоминала, как прижималась к Игорю, терлась о него щекой, а потом заглядывала в глаза и всё спрашивала и спрашивала:
— Ну скажи, ты меня любишь? Ну? Скажи!
Он улыбался уголком губ и молчал. А потом хватал меня за затылок и впивался в губы поцелуем. Жестко, властно, больно. Когда отстранялся, говорил:
— Ещё какие-то вопросы остались, Лёля?
И я замечала в глубине его глаз тот опасный огонёк сумасшествия, что пугал абсолютно всех, и все вопросы действительно мгновенно исчезали. Иногда огонёк тут же гас, и жизнь шла своим чередом. А иногда разгорался, и тогда мало мне не казалось, и я проклинала своё неуёмное желание быть любимой.
И то, что я получала… Это была не любовь!
Это просто я была наивной дурочкой.
— Ольга, всё. Оль-га! – тихий Всёлин голос понемногу возвращал меня к реальности.
Валентина в комнате не было, Лика в полусне лежала на кровати, рядом с её головой в круглой металлической подставке – инструменты, пустые пластины матриц, а на голове – аккуратные латки. Так, без увеличения, рассмотреть волоски было невозможно. Но краснота не бугрилась, накрытая тонким слоем кожи, швы немного выделялись, там, где красным лучом я приклеивала по контуру
