– А это больно?
Бородач улыбнулся.
– А ты как думаешь?
Мартин стоял поодаль и наблюдал, как кольщик, похожий на старого байкера с рекламного плаката «харлей-дэвидсона», изучал оторванную руку, поднеся ее к свету. Бородач посмотрел на Амадо.
– Как ее зовут?
Амадо хмыкнул.
– Фелисия.
Татуировщик перевел взгляд обратно на руку.
– Ну, один к одному воспроизвести не получится. Естественно, картинка будет выглядеть свежей. Тут уж ничего не поделаешь.
На лице Эстевана появилось выражение, которое Мартин видел уже не раз. Казалось, чаша его терпения переполнилась, сейчас он взорвется от ярости и поубивает всех присутствующих. Но Мартин знал, что у Эстевана есть одна мазохистская черта. Он может очень долго сдерживаться и копить злость внутри себя. При таком раскладе уже в недалеком будущем ему без «мэлокса» не обойтись.
– Сгодится и так. Все равно полиция знает ее только по фотографиям.
В разговор вмешался Норберто.
– Один к одному и не надо, каброн. Лишь бы было похоже.
Неожиданно для Мартина Боб приблизился к Эстевану.
– А можно и мне татуировку?
Мартин затаил дыхание. Он не сомневался, что Эстеван сейчас врежет Бобу кулаком под ложечку. Такое он тоже видел уже много раз и знал, что этот удар очень болезненный, от него перехватывает дыхание, но как бы мучительно не было, надо устоять на ногах. Если упадешь, Эстеван запинает тебя ботинками до полусмерти.
К крайнему изумлению Мартина, Эстеван только рассмеялся.
– Валяй!
Неожиданно из уголка рта развалившегося в кресле толстяка потекла слюна. Татуировщик встревожился.
– Не сдохнет?
– Нет, он просто баинькает.
– А мне кажется, он помирает!
Норберто похлопал Ларгу ладонью по макушке.
– Нет, чувак, я всего лишь накормил его «рофиналом».
– А что это?
– Не знаешь? Чувак, это лекарство под названием «свидание с сексом».
– То есть?
– Идешь на свидание, подливаешь несколько капель своеймухер, и она отрубается. Enfonces tû puedes meterla hasta los pufïos![7]Она даже не вспомнит, когда проснется!
Эстеван заинтересованно переспросил:
– Но те акуэрдас де нада?
Норберто утвердительно кивнул и показал на бесчувственное тело Ларги.
– Ага, можешь трахнуть его, если хочешь. Он об этом никогда не узнает, чувак!
Эстеван в течение нескольких долгих секунд сверлил Норберто своим тяжелым взглядом. Наконец, он нарушил молчание.
– Хесус Кристо, пендехо! Но сомос бухарронес!
Норберто пожал плечами.
– Я только хотел сказать, что он ничего не узнает, вот и все!
Мартин опустил взгляд на свои руки. Пальцы до боли впились в спинку стула, так что костяшки побелели. Мартин разжал пальцы и пошевелил ими, чтобы восстановить кровообращение. Его напугало собственное напряженное состояние. «Если так и дальше пойдет, то я умру от сердечного приступа прежде, чем мне исполнится тридцать!» – подумал он. Надо переговорить с Эстеваном, чтобы позволил мне работать в кабинете. Ему необходимо какое-то убежище, где можно спрятаться от всего этого сумасшествия. Слишком тяжелое занятие метаться в машине по всему городу и похищать людей. Мартину нестерпимо захотелось покурить. Он кивнул Эстевану.
– Я выйду на воздух!
Эстевану, очевидно, было сейчас не до Мартина, как, впрочем, и всем остальным. Он вышел из салона, миновал комнатенку со старым телевизором и обшарпанным холодильником, открыл заднюю дверь и очутился на залитой солнечным сиянием боковой улочке. Здесь было хорошо – светло, чисто и безлюдно. Солнце нагревало красные кирпичные стены домов и золотом разливалось по щербатому асфальту. Мартин огляделся – вокруг ни души! Он достал из кармана хорошо набитый, толстый косяк с марихуаной и закурил. Выпустив в воздух клуб серого дыма, Мартин подумал, что, будь у него собственный кабинет, он мог бы спокойно курить целый день. Сейчас бы повалиться на диван, задрать ноги, поставить рядом холодную банку с содовой и погрузиться в кайф! Работа тоже будет сделана. Мартин человек ответственный. В офисе он принесет больше пользы, чем без толку просиживая в машине. А с Эстеваном встречаться только в заранее согласованные часы. Мартин глубоко затянулся и задержал дым в легких. Здорово придумал!
Вышел Норберто, молча забрал косяк у Мартина и тоже затянулся.
– Хорош денек!
Кольщик-байкер кропотливо разрисовывал руку Ларги, копируя наколки с мертвой руки Амадо. Обе конечности лежали бок о бок, и бородач склонялся то к одной, то к другой, измеряя, подсчитывая, перенося, стараясь достичь максимальной схожести.
Амадо наблюдал за его работой, будто в дурацком сне – ун-суэньо конлокотес – в котором несколько умалишенных по-своему пытаются решить собственные трудности. Большой босс– эль-пес гордо, Эстеван – висел над душой у кольщика, словно встревоженный школьный учитель, боясь, как бы тот не напортачил в контрольной. Амадо вспомнил время, когда Эстеван был предельно жестоким и невозмутимым. Он стремительно и безжалостно устранял все помехи со своего пути. И никогда не терял хладнокровия. Не человек, а морозильная камера!
А нынче он только внешне казался крутым. Амадо видел страх в его взгляде. Эстеван стал слабым, как гринго, се агринго. В прежние времена он бы только пожал плечами, сказал «чингадо», и на этом точка. Еслилас-плакас накроют нас, так тому и быть. Такова ла-вида. А теперь ему слишком хотелось остаться здесь, на Эль-Норте, продолжать зашибать большую деньгу и надеяться когда-нибудь стать законным и уважаемым гражданином. Как будто он недостаточно уважаем сейчас, занимаясь долбанным рэкетом. Однако Амадо, конечно же, видел и положительную сторону в том, что сердце Эстевана помягчало. В прежние времена эль-хефе давно бы прикончил его.
Наконец, Боб решился. Улучив момент, он обратился к татуировщику.
– Можно мне наколоть, скажем, кофейную чашку прямо здесь, на плече, так чтобы над ней поднимался пар и в нем читалось имя «Фелисия»?
– Большую чашку?
– Нет, не очень. Такую примерно.
Боб поднял руку и развел большой и указательный пальцы дюйма на два.
– Садись!
Эстеван остановил их.
– У нас нет времени.
Бородач посмотрел на него.
