на разговор.
— Не в теле, в духе сила волхва. Да такая в ней мощь, что оба мира петь для него готовы и секреты выбалтывать. Скёль покамест только струны тронула, да созвучия первые улавливать начала. Но придет час, когда развернется душа ее во всей красе, и коль будет на то воля Первого ящера, доживу я и песню ту услышу.
— Вот почто она злыдням сдалась, стало быть, — воевода задумчиво нахмурился, а после поведал старику о случившемся на тропе. Как выродки Дировы на обоз напали, а навия-перевертыш вцепилась в скальда, и только Возгар с подругой от верной гибели рунопевца спасли.
Дракост выслушал молча, изредка кивая, а после встал во весь рост и поклонился сидящему на колоде наемнику:
— Благодарю и прошу прощения. Двадцать лет гневался я на юного гордеца, отринувшего свет данный, во имя скитанья во тьме. Того, старый, не ведал, что мыканья эти жизнь важную спасти назначены и вывести ищущего на свой путь. Уроком то мне будет на склоне лет, а тебе, Возгар, знанием — всяк мудрец ошибаться горазд.
Лучник подскочил, помогая Дракосту распрямиться, и обнял старика от избытка чувств.
— Дурак я был неблагодарный, — сказал, чувствуя, как в горле ком собирается и слова не идут. — Будто тать в ночи сбежал от тебя, не попрощавшись. Тоскливым виделось мне прозябанье на Твердыше, покуда по всей Вельрике столько дивного и невиданного. Думал, останусь до утра — так и уйти не смогу. Ты ль не отпустишь, сам ли струшу…
Драконоборец молча похлопал бывшего воспитанника по спине, да смахнул украдкой скупую слезу.
— Интересно послушать, что ж у вас за размолвка в прошлом вышла, да на столько лет затянулась, — ярл тоже встал, наблюдая за примирением с интересом.
— Щас бабы столы накроют, сядем, и расскажу, — улыбнулся в бороду Дракост, а после по-мальчишески подмигнул Возгару:
— А ты в этот раз готов слушать, то, что не по шерсти придется? А, сын Гордара?
— Готов, — кивнул лучник, да только сердце заныло его дурным предчувствием, и полыхнул, до боли опаляя шею, бабкин оберег.
В тот же миг расшалившийся Мокроус лизнул Скёль в нос, и скальд рассмеялась совсем по девчачьи, а ветер разнес ее звонкую радость по просторам Фьорда. Признанная волхвом, обернулась к мужчинам, доверчиво делясь счастьем, и встретила взгляд Мошки. Тот стал пунцовым, под цвет плаща и потупился, а старшие понимающе заулыбались. В непосредственной открытости отроковица была не то, чтоб красива, но хороша — как обещающий скорую весну нежный проклюнувшийся первый лист, или цветок, распустившийся на склоне осени.
— Старче, так злыдни ее за магию убить хотели? — не поднимая глаз, тихо спросил вэринг Дракоста.
— Нет в мире сильнее зелья, чем кровь невинного агнца, к тому же силой волшебной от рожденья наделенного. Видать, недругам вашим то получше прочих известно.
Мошка спал с лица, рухнул оземь и, скуля и причитая, пополз к ярлу:
— Бей меня, режь, розгами секи иль голову с плеч сноси, лишь дай покаяться, — выл вэринг, валяясь в ногах у воеводы и не смея поднять лица.
— Голову, пожалуй, с плеч повременим снимать, покуда проступка размер не ясен, — Тур посмотрел строго, а затем нагнулся и дернул парнишку вверх за загривок, точно котенка нашкодившего. — Человек ты, а не гадина ползучая. Изволь глаза в глаза ответ держать.
Мошка на ноги встал, но взгляд поднять трусил, только мял в ладонях полы плаща, да губы жевал.
— Говори! — рявкнул ярл.
— Мамка у меня одна с сестрицей осталась, на меня, как на мужика вся надежда, — затараторил юный воин, то и дело шмыгая носом. — В вэринги то подался, чтоб семью кормить, да на приданное собрать. Без меня им разве что на Большой троп дорога, а так худо-бедно и хибарку подлатал, и мамку подлечил, а малой то сарафан, то сапожки сладил. Я б супротив вас никогда не пошел, вы ж мне, что батька родной стали, да только — куда мне идти, коль из-за ящура вы службу бросили? Парни-то, многие, и рады были — в их стадах крепкие руки нужны. А я ж с самых низов, да мамка чахоточная без сил. Как к ней с позором да без крезика за душой возвращаться?! Вот и не знал, как и вас не ослушаться и в служивых остаться. Тут-то меня к Крезу и вызвали, да посулили землю и злато, если с поимкой драконихи подсоблю.
— И ты что ж, в охотники записался? — в голосе ярла не было больше тепла и отцовской заботы, лишь холод презрения и острая сталь.
— Куда мне! — отмахнулся Мошка. — Да и не предлагали того. За девку одну Крез просил, в полюбовницах у него бывшую. Мол, только и надо, что вороньей почтой ей вести слать, куда ярл с дружиной направятся. А за это будет мне и прощение Крезово, и награда, и служба верная до гробовой доски. Я так рассудил, что греха не будет — все одно соглядатаев хватает, не я так другой доложит, куда опальные дружинники собрались.
— Что ж ты каяться-то решил, коль греха в том нет? — Тур прищурился недобро, и всяк бы замолчал под таким тяжелым взглядом, но Мошку уже несло — хотелось поскорей груз с души снять. Мотнул головой на Скёль.
— Эта вон на сестрицу мою похожа, токмо та на пару годков младше будет. А я, выходит, своими руками ее поганцам лютым отдал…
— Не бренчи. Откуда поганцы-то явились, была ж одна баба Крезова?
— Так то ж та самая, что с Дировыми на обоз напала — она как из черной кошки в птицу перекинулась, я рожу ее мерзкую и признал.
— Эспиль! — выдохнул Возгар.
— Точно, Эспиль, — кивнул Мошка, — так ее Крезов служка и величал. Чернявая такая, перси наливные, чресла округлые…
— Видели мы, да получше твоего, — не выдержал Возгар, ярко представив полуголую навию в «Драконьем брюшке», залезающую к нему в лохань. Что в ней Креза прельстило и ежу понятно было.
— И ты навии этой, опосля стычки нашей докладывать продолжал? — Тур скрестил на груди руки, отчего стал казаться еще крупнее.
Молодой вэринг замотал головой:
— Чтоб мне на месте провалиться, коль вру — не хотел я! Они с Диром в Бережном стаде подкараулили, когда вы меня за снедью отправили, и давай угрожать. Ладно б мне — так и сестрицу с матушкой приплели. Грозились злыдням на растерзания их отдать, опосля как шайка выродков вдоволь с каждой позабавиться. Не мог я после этого иначе…
— Ну? — ярл выгнул бровь, ожидая окончания признания.
— Указал им
