ее не сильно смущало. Ее вообще в жизни мало что могло смутить.
Она решила попреподавать в коррекционке до конца учебного года. Опробовать новую методику в поле – возможно, на основе результатов написать статьи, а саму методику пустить в ход на курсах и индивидуальных консультациях. Плюс потенциальные характеристики![18] И в целом допуск до работы с группами в госучреждении – возможность неплохая. И это ее предложение директору (как там его) – аванс для него, честь для школы, а не для Динары.
Потому собеседование было формальным. И это, конечно, все понимали.
– Ну что же, Динара Саидовна, тогда действительно, давайте, э-э, мы будем ждать от вас программы и… вас.
Динара улыбнулась, пожала руки обоим, быстро – но не в спешке – собрала портфель и пошла к двери.
Выйдя из кабинета, наткнулась на… Настю Новоселову? Серьезно? Да. Изменилась, но таких не забывают. Сука.
– А ты что здесь делаешь?
Настя не сразу ее узнала. За полтора десятка лет Динара, конечно, изменилась. Но Настя иногда случайно натыкалась на ее профили в соцсетях, так что примерно помнила, как она выглядит. Стройная. Ухоженное подтянутое лицо. Кремовое пальто, перевязанное ремнем – такой перевернутый галстук-бабочка, – коричневые сапоги.
Тогда был второй Настин курс, январь. Красивый Андрей и его не менее красивая девушка Динара, оба на последнем курсе. Он – на реабилитолога, она – на олигофренопедагога. Когда у них случился какой-то разлад, Настя оказалась рядом. И после бутылки советского как-то очень быстро оказалась в постели с Андреем, а он очень быстро оказался сверху, впрочем, позы потом менялись.
Всё было несерьезно, но через два месяца, когда Андрей с Динарой сошлись обратно, Настя сказала ему, что беременна. Конечно, от него, от кого еще, она больше ни с кем. Думала об аборте, потому что иначе куда его, ребенка этого.
И сначала Андрей пропал со всех радаров, на всех приборах значилась только Настина пустота, из-за которой становилось нечеловечески страшно думать о будущем. Потом, спустя несколько дней, появился, сказал, что принял решение. Бросил Динару – цитировал: Понимаешь, у нее ребенок, я что могу? Нет, мы тогда с тобой в ссоре были, так что не считается. Ну, извини, – говорил Насте, что настроен серьезно, что уже обсудил с родителями. Расписались к лету, без церемоний, празднеств и пылких признаний. Всем всё было понятно. Настя даже его фамилию не брала.
Беременность подкручивала пружины, и одна из них выстрелила за месяц до родов: Андрей сказал, что не может. В смысле не может?
В смысле не можешь?! – Вот так, не могу, прости, я буду помогать, чем получится. Настя кричала, что засудит его, что, если бы не ты, блядь, я бы аборт сделала! Мне тебя и подавно не надо такого! Не может он, а я, значит, должна мочь, а на него вы посмотрите!
Алименты выплачивал. Как мог, но в целом выплачивал.
Динара Настю возненавидела. Проклинала, однажды бросилась на нее с кулаками – с ногтями, – кричала, что та специально залетела, чтобы мужика увести. Они всё-таки полтора года встречались.
Потом Динара выпустилась (равно как и Андрей), и Настя больше ее не видела. Позже говорили, что у нее успешная практика, собственные программы и курсы, иногда в предложках соцсетей Насте выпадал ее профиль, и она листала ее фотографии со странным чувством щемящей неловкости.
Но – спустя пятнадцать лет здесь встретить ее…
– Я?.. Я здесь работаю…
Настина б воля, она бы вообще ее никогда не встречала.
Молчали.
– Хм. Не знала.
– А ты?
– И я теперь здесь работаю. Заскочила на огонек, – Динара цокнула и, запрокинув голову, посмотрела – как умела только она.
Насте свело ментальные внутренности. Она не то чтобы боялась, что Динара ей насолит, но через события универской давности так просто не перешагнуть, и они скручивали нутро застарелым, но еще ядовитым страхом.
– О, это замечательно. – выдавила она. – Рада тебя видеть… Ты тоже дефектологом? – Настя представила, как они сидят в одном кабинете.
Динара ответила и на прощанье сказала:
– Ну что ж, теперь мы будем видеться чаще, – обогнула Настю и пошла к выходу.
Настя со злостью дернула дверь в кабинет Евгения Леонидовича, хотя теперь была совершенно не настроена решать рабочие вопросы.
* * *
После рабочих вопросов и готовки Аня в общем-то хотела только лечь в ванну и пролежать в ней оставшийся вечер. А всё остальное она хотела захотеть завтра, потому что сегодня была на это уже неспособна, день напоминал о своей долготе с каждым шагом, просто выворачивал непослушные усталые руки, ослаблял странные изогнутые ноги. Даже без эфирных масел и подставки со свечами – просто горячая ванна, и все отстаньте. Но для этого надо было закончить в столовой и кухне.
День продолжался соскальзывающими тарелками и недоеденным ужином. Где-то в районе кухонной стойки всё это соскальзывающее окончательно соскользнуло и полетело из Аниных рук на пол, разбилось на несколько крупных и кучу мелких кусков, будто суша материками и островами распределилась по Земле. Аня громко выматерилась[19] (о чем и не подумала пожалеть) и медленно, с громким же выдохом согнулась, наклонилась к бывшей посуде.
Вскоре там же она обнаружила и руки. Тонкие, приятной светлоты, с бесцветными волосами, изящные – руки.
Зудящими глазами несколько секунд Аня просто смотрела, как они собирают осколки, и не понимала, что происходит. Потом пошла взглядом по рукам, надплечиям, шее и уперлась в лицо.
Дима посмотрел на нее, чуть вскинув брови, и продолжил собирать.
– Да что ты… Я сама…
– Я нормально!
Аня села – почти свалилась – на пол, руки опали как сдувшиеся надувные шарики. Ей не двигалось. Дима поднимал куски разбитой посуды просто, будто делал это каждый вечер, его не смущал густой соус на остатках пиалы, не пугал жир на кусках тарелок из-под утки, он не брезговал костями с недоеденным мясом. Дима просто брал всё это с пола и относил к ведру для мусора под раковиной. Аня смотрела через мутную пелену, будто на всю кухню перед ней набросили беловатую, как фату, ткань.
– Ты чего? Давай. – Дима протянул матери вымытую ладонь. – Вставай.
– С-спасибо. – Аня встала, опершись на сына, стряхнула с себя гипотетическую пыль и зачесала волосы назад.
– Я услышал. Бомбнуло когда. Мы с Элли испугались. Я был там, у Элли. – Дима улыбнулся наполовину, чуть вжался в плечи, как если бы боялся Аню.
Он же не боится? Да?
– Спасибо, Дима. Иди спать, я доубираю.
– Угу. Доброй ночи.
– Доброй.
Закончив
