отросли до самых пяточек, умер старик, и увезли ту девочку. Возили, возили от берега к берегу, от дома к дому, от сердца к сердцу. А потом приютили девочку, согрели девочку, отрезали ей косу черную, будто все несчастья-горести, да и стала она жить-поживать, мир на островах прясть».
Как-то само собой получилось, что я услышала эти слова. Я ведь совсем не думала ни о чем таком. Ну да, я пряха, старик называл меня так, когда злился. Но за время скитаний с Ралусом я видела много женщин, которые пряли, ткали, шили, вязали. Это была женская работа, все ею занимались. Почему же Ралус называл меня пряхой, будто в этом было что-то особенное? Почему говорил, что я должна слушать мир?
– Пата, что особенного в пряхах? Почему Ралус говорил, что я не такая, как все? Ведь все женщины прядут.
Пата вертела веретено, заматывая в него жаркий полдень, и долго думала, прежде чем ответить.
– Давай-ка я расскажу тебе сказку. Я же бабушка, а бабушкам положено рассказывать сказки.
Давным-давно далеко-далеко отсюда, так далеко, что даже Птице твоей не долететь, тюленю не доплыть, жил один человек. Был он не злой и не добрый, а так, серединка на половинку, да только вот беда: очень он хотел править миром. И зачем ему было это нужно? Поди разберись. Все бы ничего, да только мир большой, и каждый хочет жить в нем, как он привык, как ему нравится или как завещали ему родители. Но тот человек… назовем его Коршуном, чтобы нам не путаться. Так вот, этот Коршун считал, что только он знает, как правильно. Был он сыном одного богатого короля небольшого королевства, и была у него и армия, и советники, а главное – золото, чтобы начать войну с соседями. Были у него в услужении и драконы, и бьюи, были и колдуны.
Соседи его были миролюбивым народом, никаких особых богатств у них не водилось, а потому никто никогда раньше их не завоевывал. Драться они не умели, и Коршун без потерь и усилий завоевал этот народ. Он не стал их казнить, а сказал примерно так: «Пойдемте со мной в поход против ваших соседей, и будет вам слава и богатство!» Мало кто хотел идти воевать, тем более что с соседями они и не ссорились, но еще меньше нашлось смельчаков, которые посмели возразить Коршуну. А все, кто посмел, скоро качались на виселицах. Остальные же обучились военному делу, и вдвое разрослась армия Коршуна.
Прошло десять лет, прошло двадцать лет. Все шире раздвигал он границы своего королевства, все больше народов подминал под себя. Только не было ему успокоения. Так и прожил он свою жизнь – в неутолимой жажде. Под старость лет родился у него сын. Был он весь в отца, и в наследство от него получил и королевство, и золото, и жажду власти. И его жизнь была не лучше отцовской и промелькнула в битвах, но глаза не устали смотреть на страдания людей, которых он обращал в своих рабов. И так катился их род, от отца к сыну, от отца к сыну. Многие говорили, что Коршун продал душу дьяволу, ибо он не только побеждал во всех битвах, но и на много колен вперед в его роду всегда рождались крепкие, здоровые мальчики, готовые прямо с колыбели броситься в бой!
Но вот беда: скоро все земли вокруг были завоеваны, все народы покорены. А те, что остались, оказались не по зубам детишкам Коршуна.
– Острова?
– Острова. И еще одна земля. Которая вдруг будто бы исчезла. Как будто колдовство какое. Все знали дорогу в богатые земли Илонасты, но потом раз – и нет ее. Идут торговцы знакомой дорогой, а попадают в непроходимые заросли, да еще и в ливневую неделю. И выбраться не могут. Много обозов там сгинуло, прежде чем император, уж не знаю, какой по счету потомок Коршуна, смекнул, что дело нечисто, без колдовства тут не обошлось. Собрал он своих советников, те перешерстили все народы, отыскали колдунов, ведьм, магов, всех, кто хоть что-то понимал в тайной силе, способной спрятать целую землю от очей великого императора. И вот один из них и сказал: все дело в пряхе. «В какой такой пряхе? – взревел император. – Подайте ее сюда!» Стали искать – не нашли. Спряталась пряха где-то там, на той земле, которую укрыла от всех за тремя границами.
– Это была ты? – замирая, спросила я.
Пата поперхнулась:
– Нет! Нет, милая, это была не я.
– Но ведь ты тоже пряха? Такая же пряха, как и та, а не просто так.
– Не просто так… Да, я такая же пряха, как и та, да только не готова я была заплатить такую цену, какую заплатила та пряха. Слишком она велика, слишком несправедлива.
– Но ведь ты бы спасла свой народ! Ты спасла бы Семь островов!
– Не знаю, милая, не знаю. Иногда стены, которые мы выстраиваем, чтобы спасти и защитить, становятся тюрьмой, а сам ты – тюремщиком.
Я подумала об этом. Я вспомнила свой остров и старика. А еще – Ралуса. И спросила:
– И что было потом?
– Потом император так сильно разгневался, что всю свою ярость обрушил на наши острова, потому что только они еще оставались не покорены и не спрятаны. И много крови тут было пролито, милая, очень много. И не раз я спрашивала себя: может, и стоит мне спрятать наши острова, как та, другая, спрятала свой Суэк? Но я знала, какую цену она заплатила, и не хотела повторять ее судьбу. Зато я делала все, что могла, и император не одолел нас.
– Ты мешала ему?
– Не я. А моя сила. Мое умение прясть правильные нитки. Крепкие и честные. Такие, которые могут заштопать многие раны. Он рвал мир на части, а я сшивала, он рвал, я сшивала. И так без конца.
Мы обе снова замолчали. Ветер шелестел сухой травой, где-то вдалеке звенели колокольчиками козы.
– Но ведь острова умирают. Император не смог вас победить, но вы все равно проиграли.
– Да, – вздохнула Пата, – так и есть. У него в услужении сильные колдуны, они и наслали это проклятие на нашу землю. Не верь, если кто-то говорит иначе.
– Да, я знаю. Я почувствовала, когда мы шли через то поле.
– На Окаёме? Да, там сильнее всего.
– И ты ничего не можешь сделать?
– Нет. Но, может быть, сможешь ты. И император знает об этом. Знает о пряхах. И знает, что где-то здесь, на островах, живет одна. Он
