Ты!.. Наглец! – выдохнул ему в лицо замдиректора. – Как ты смеешь ставить мне условия?!
– А что здесь такого? – не поддался Вигес. – Вы их ставите нам, мы – вам. Глядишь, и до чего-то договоримся. Вам же остановка завода тоже совсем не нужна. Месяц заканчивается, а у вас – такой провал. Начальство ваше недовольно будет.
– Вон! – коротко рявкнул замдиректора. – Я вас всех за воротами сгною! На коленях обратно проситься будете!
– Сгноилку сначала отрастите, – хладнокровно посоветовал ему Вигес. – Товар со склада теперь сами будете грузить? Под покровом ночи? Наша здесь правда, не отступим! До самого президента дойдем!
– Прочь! – послышался в ответ истошный вопль. – Прочь!
На улице, уже после того как возмущенные рабочие взяли уговор стоять до конца, Вигес отвел чуть в сторону Билона.
– Спасибо вам, здорово вы его поддели. Я-то таких газет точно не читал. Но вы теперь смотрите, почаще оглядывайтесь.
– Вы тоже, я думаю.
– А чего мне бояться? Жены и детишек дома нет, угрожать нечем. А уволят – так что, я работы не найду?! Вы скажите лучше, что теперь собираетесь делать?
– Пойду, наверное. На сегодня я тут свои дела закончил. Буду с другими людьми встречаться.
– Если время будет, загляните сегодня под вечер, часов, этак, в шесть на Белую площадь. Послушайте там, что люди скажут. И я там свое слово произнесу.
– Постараюсь.
Вообще-то на этот вечер у Билона была запланирована встреча с одним специалистом по экономике, телефон которого ему дал главный редактор. Однако, перезвонив, он передоговорился на завтра. Что-то подсказывало ему, что Белая площадь будет важнее.
Несмотря на позднее время, на площади собрались, наверное, несколько тысяч человек. И постоянно подходили новые.
"Хотя почему время позднее? Наоборот, самое подходящее", – внезапно понял Билон. У людей как раз закончился рабочий день. И вместо того, чтобы пойти домой, они пришли сюда.
Моросил мелкий дождь, но на него никто не обращал внимания. Мокрые транспаранты с эмблемой Движения слегка обвисли, но от этого казались даже более живыми. Словно кто-то собирался передать солнце из сложенных чашей ладоней собравшимся людям.
– …У больших денег нет ни отечества, ни совести, ни чести! Нет такой беды, на которой они не попытались бы нажиться! – раздавался над морем шляп, зонтиков и капюшонов усиленный мегафоном голос депутата парламента Райнена Фремера. – Даже величайшую трагедию в истории Филлины они хотят превратить в источник прибыли и повод для очередного наступления на наши интересы!
– Лучше о беженцах расскажи! – потребовал чей-то зычный одинокий голос, на который толпа отозвалась одобрительным шумом.
– Можно и о беженцах, – не растерялся Фремер. – Ежедневно к нашим берегам прибывают тысячи людей, бегущих от смерти, которую им несут космические пришельцы! Мы должны им помочь – это не обсуждается! Иного просто не может быть, потому что все мы – люди. И мы уже делаем это! В специальный Фонд помощи беженцам с Востока собрано уже более восьмисот миллионов брасов. То есть, каждый житель нашей страны уже скинулся по пятерке!
В ответ послышался смех. Фремер с его острым лицом и мокрыми от дождя рыжеватыми волосами, может быть, выглядел неказисто, но он умел зажигать толпу.
– …Этот фонд собрали мы. И мы же будем платить тот 5%-ный целевой налог с розничных продаж, который продвигает в парламенте президент. Движение поддерживает этот законопроект, потому что это правильно и по-людски. Но как отреагировали на призывы о помощи беженцам наши так называемые лучшие люди? Самым щедрым из них оказался господин Гаккель. Он передал в Фонд помощи беженцам сто тысяч брасов. Сделал благородный жест, о котором написали газеты и сообщили телеканалы. Но все они дружно промолчали о том, что стряпчие господина Гаккеля тут же потребовали сделать ему налоговый вычет на всю сумму!
Теперь к смеху добавился осуждающий свист.
– А что совершил всеми уважаемый господин Стайс? – продолжил Фремер. – Он тоже сделал широкий жест, объявив, что перечисляет в Фонд пять процентов от месячной заработной платы всех своих сотрудников, соответственно урезав причитающиеся им суммы. Однако господин Стайс всегда подчеркивал, что работает не за деньги и получает за управление своей бизнес-империей лишь символический один брас в месяц. Получается, что проявил щедрость к беженцам ровным счетом на пять риклов!
Теперь свист был такой, что, казалось, капли дождя испарялись на лету, не долетая до земли.
– И эти господа во всеуслышание жалуются на некие убытки, требуя от государства компенсаций и стремясь переложить все свои расходы, истинные и выдуманные, на наш счет! Так почему бы не сделать наоборот? Послезавтра Движение вносит в парламент новый законопроект об основании еще одного фонда для создания новых рабочих мест для беженцев, чтобы никто не смог рассчитывать на них как на бесплатную и бесправную рабочую силу. Так пообещал президент, но у него должны быть средства, чтобы выполнить это обещание. Наш законопроект предлагает обложить корпорации единовременным чрезвычайным налогом. Общее состояние Могучей Дюжины достигает тридцати миллиардов брасов. Почему бы им не сброситься на миллиард во имя благой цели?! Кроме того, мы снова предложим выставить на рассмотрение наш Закон о справедливой оплате труда, который прямо запретил бы то, что сейчас готовится на заводе «А-Матик» концерна «Дуксиори»…
«Почему только послезавтра?» – недоуменно подумал Билон. И тут же вспомнил. Завтра в парламенте – выходной день. Депутаты должны использовать его для работы с избирателями. Не посетить ли ему завтра приемную Фремера, чтобы прояснить некоторые вопросы?
Тем временем на трибуне появился Сторн Вигес.
– Я не буду занимать у вас много времени, – заявил он. – Все, по-моему, и так понятно. Сразу скажу для тех, кто записывает. Я знаю законы и не призываю ко всеобщей забастовке. Но если Дукс и его присные задавят нас на «А-Матике», то завтра заработную плату урежут всем остальным. Вот и думайте, люди. Как найти наш комитет, вы, небось, и сами знаете. А если не знаете, то найдете, у кого спросить.
Вигесу хлопали, наверное, еще сильнее, чем Фремеру. Даже полицейские с мокрыми шлемами и щитами, занимавшие позиции где-то в сторонке, тоже, кажется, поддерживали выступающих. Наверное, им тоже могли намекать
