и напряжения между нами.
Почему-то тот факт, что сотни глаз смотрят на этот нелепый обмен, лишь слегка пронзает мой мозг.
Гнев, который я почувствовала, когда он выгнал меня из театра сегодня, утих. Мой мозг сломан. И только горячее тело Датча сбивает сигналы.
— Зачем мне твоя одежда? — Спрашиваю я мягким, озадаченным голосом. Если все слушают, это не значит, что все должны услышать. — Это было бы незрело с моей стороны. — Я наклоняю голову. — Так же незрело, как целовать кого-то, а потом называть ее шлюхой.
Его грудь вздымается от гнева, и его глаза отражают его. Внезапное сжатие его челюсти демонстрирует поэтическую симметрию его лица, и у меня перехватывает дыхание, и я выхожу из себя.
— Разве я похож на человека, с которым можно шутить, Брамс?
Датч оскалился. Великолепный зверь, готовый уничтожить меня.
Я не позволю ему добиться успеха.
— Кто сказал, что это сделала я? У тебя есть доказательства?
Он скрипит зубами.
— Хотя, должна сказать, — указываю я взглядом на плавки, — я немного разочарована.
Его глаза пронзают меня насквозь.
— Держу пари, если бы я заглянул к тебе под юбку, то узнал бы, что ты обо мне думаешь, Брамс.
Моя грудь сжимается, и я понимаю, что, без сомнения, хочу, чтобы этот самодовольный ублюдок умер тысячей огненных смертей.
— Да пошел ты, Датч. — Грубо выплевываю я.
В его глазах плещется презрение, а воздух между нами пропитан ненавистью — извращенным ядом, обвивающим нас обоих. Но под яростной враждебностью скрывается нечто гораздо более притягательное. Завихряющееся напряжение. Притяжение, настолько острое и точное, что даже в этот жаркий момент взаимного презрения оно становится сексуальным.
Наши горячие дыхания встречаются и смешиваются в середине наших тел. Датч находится достаточно близко, чтобы я могла видеть, как внутри него идет борьба. Борьба за обладание мной, за то, чтобы покорить меня и сломить, против огня этого иллюзорного чего-то.
Чего-то большего.
Чего-то настоящего.
Потому что, как бы мне ни было неприятно это признавать, здесь есть связь. Ее затмевает всепоглощающая ненависть, но она есть.
Он вывел меня из приступа паники.
Какая-то часть меня доверяет ему.
И какая-то часть его заботится о том, чтобы спасти меня от самого себя.
Он — кошмарный бог, стоящий в море теней, и все же он не дал мне утонуть. Дважды. В первый раз в бассейне Redwood и сегодня утром, в море уродливых, извращенных воспоминаний.
— Что здесь происходит? — Слабый голос директора Харриса звенит в воздухе.
Я напрягаюсь и пригибаю голову, пытаясь спрятаться, пока он не заметил меня.
Но это бесполезно.
— Вы, двое! — Тяжелые шаги приближаются. — Что за неуместная демонстрация! Все идите в класс. Идите вы двое! Задержать вас обоих! А вы оденьтесь. Это учебное заведение, а не стриптиз-клуб!
Датч закатывает глаза, как и подобает правонарушителю, и медленно поворачивается.
Щеки директора Харриса, и без того красные, становятся цвета пожарного гидранта.
— Мистер Кросс... Я не знал...
Датч поднимает руку, и директор тут же сдерживает свои слова.
— Я пойду домой за другой формой, так как моя, похоже, — он оглядывается на меня, — таинственно исчезла.
— Конечно, мистер Кросс. Я уверен, что это, должно быть, недоразумение.
Датч отворачивается от директора, как будто ему противно.
Я внутренне ругаюсь на него. Он такой чертовски высокомерный. Удивительно, что даже его братья могут его выносить.
Датч снова поворачивается ко мне. — Увидимся в изоляторе.
Гнев закипает в моих жилах, когда Датч, спокойный как змея, идет по коридору и исчезает из виду.
Джинкс: Прекрасный принц собирает вещи
А вы думали, я буду освещать что-то еще? Прекрасный принц шёл по коридорам в одних лишь плавках, который не оставлял ни малейшего шанса воображению. Девушки будут всю ночь писать фанфики, я в этом уверена. Но кто-нибудь еще подглядел, как наш наследный принц отмахнулся от восходящей принцессы Помпонов? Я чую, что женское соперничество поднимается из глубин.
Ад не имеет такой ярости, как презренная женщина. Новенькой девочке лучше быть начеку.
До следующего поста держите своих врагов близко, а свои секреты — еще ближе.
— Джинкс.
12.
ДАТЧ
Я проверяю часы, сую руку в карман и киваю на дверь.
— Убирайтесь.
Шаги стихают, и все заключенные спешат скрыться из виду.
Я снова проверяю часы.
Она должна быть здесь с минуты на минуту.
Я опускаюсь на стул в конце комнаты и не свожу глаз с двери. Уже конец рабочего дня. На мне брюки цвета хаки и рубашка на пуговицах с логотипом Redwood Prep на кармане, но я мог бы и не беспокоиться. Когда я вернулся в школу полностью одетым, люди смотрели на меня так, словно я все еще был в плавках.
Не думаю, что Зейну, с его выходками, удавалось так взбудоражить Redwood Prep.
Дверь со скрипом открывается.
Воздух наполняется свежим воздухом, когда Каденс просовывает голову внутрь. Темно-шоколадные волосы рассыпались по ее левому плечу.
Она растерянно оглядывается по сторонам.
— Где все?
— Только мы.
— Правда? — Она сморщила нос. — Мне показалось, что я слышала, как кого-то еще сегодня задержали.
Я складываю руки на груди и пинаю парту рядом со своей в знак молчаливого указания сесть туда.
Каденс благородно игнорирует мой приказ и занимает место в первом ряду.
Упрямая, как черт. Как всегда.
— Моя одежда волшебным образом оказалась в шкафчике, когда я вернулся в школу. — Выкрикиваю я ей в спину. — Поздновато, чтобы передумать.
— Может, тот, кто это сделал, побагровел от одного твоего вида и больше никогда не хотел видеть тебя голым. — Грубо отвечает она.
Я ухмыляюсь.
— А может, им понравилось то, что они увидели.
Она фыркает, как будто это самая нелепая вещь, которую она когда-либо слышала. Но я видел, как она разглядывала меня сегодня в коридоре. Я ей нравлюсь, возможно, так же сильно, как и она меня ненавидит.
Я встаю со стула, прохожу в переднюю часть кабинета и прислоняюсь к учительскому столу. Брамс делает вид, что ничего не замечает. Сосредоточившись на учебнике, она переворачивает страницу.
Мои глаза пожирают ее лицо — хрупкие скулы, спелые, как клубника, губы, длинные, изящные конечности.
Я скрещиваю руки на груди.
— Так вот почему ты можешь выступать только в маскировке? Потому что боишься фортепиано?
