Книга Фокусы реальности - Ольга Войлошникова

Первыми из портала вышли носороги. Доводилось баронского Боньку видеть, эти были столь же здоровые, чисто живые бэтээры. На первых сидели трое орочьих девок. Ург что-то крикнул по-своему, и стадо прошествовало мимо, причём девки спрыгнули у своего дома и пошли осваиваться, а носороги потопали дальше в сторону леса. Кормиться, поди. А может, и открытую границу проверять. Поговаривали, что по соображалке эти зверюги мало чем от людей отличаются, только что не разговаривают, и Бурый склонен был этим слухам верить.

А чего не верить — все знали, что у Белого Ворона есть лесная колдунья — к любому зверю в башку залезть может и чего-то там подшурупить в сторону ума.

За носорогами вывалили новые работники.

Работнички, бляха муха.

Кандальники, переодетые во всё одинаковое, по мнению Бурого, напоминали бестолковых малолеток-первохо́док, даром что половина — взрослые мужики. И стоять строем не могут, чисто бараны!

В голове всплыла невесть откуда взявшаяся фраза: «Только массовые расстрелы спасут революцию!» Ладно, хрен с ними, с расстрелами. Обождём.

Следом за кандальниками прошли орки, не меньше двадцатки. Ну, теперь жить не так страшно, даже если привалит орда — уж в пещере всяко укрыться успеем!

После орков выскочили какие-то пацаны во главе с Иваном Вороном, штук восемь, поозирались, помахали руками, Иван Беловоронович чего-то объяснял им, тоже тыкал руками. Ученики, чтоль? Портальщики! А чё, дело. Не всё ж ему одному за всех надрываться.

Пацаны ещё с минуту покрутились и вымелись с площадки на свою сторону. Портал свернулся в точку и погас.

Бурый вздохнул, оправил куртку и шагнул вперёд, приготовившись к такому несвойственному для себя занятию как толкание речей. Однако чуйка начала потихоньку тренькать о том, что речами здесь, пожалуй, не обойтись. И не пожалуй, а точно: вон как зыркают. Эти сейчас заведут шарманку о том, что положено и не положено делать мужчине, навидались уже таких. Как бы не пришлось с ходу воспитывать.

К вящему удивлению пришедших, новый староста уверенно заговорил по-таджикски:

— Меня зовут товарищ Нечаев, — почему именно «товарищ», он сам себе объяснить не мог, но чувствовал, что сейчас это будет правильно. — До приезда вашего хозяина или иных уполномоченных им лиц я буду старшим над всей вашей группой, — сильно хотелось сказать «кодлой», но он решил пока не нагнетать. — Мне нужно, чтобы объект работал как следует, и поэтому вы будете работать как положено, хотите вы этого или нет. В ваших интересах хотеть. И выдавать норму, потому что правила у нас простые: кто не работает — тот не ест. Кто саботирует — будет бит. С прейскурантом можете ознакомиться, в каждом корпусе висит листок. За что, кому и сколько полагается. Правила такие…

Правила практически не отличались от привычных по Мраморной. А к чему менять, если всё работает? Джигиты не возражали. Они вообще особо ничего не говорили — ещё бы, поговоришь тут, когда сзади тебя пасут эти зелёные громадины, — но глухое недовольство набрякло перезрелой тучей.

— Всё, — закруглил объявы Бурый, — шагайте заселяйтесь. Через пятнадцать минут жду от каждой комнаты старшего. Контора вон там. За опоздавших платит шкурой вся комната, — глянул на наручные часы. — Время пошло.

Контора располагалась в длинном доме, на три четверти занятом складом под всякое шмотьё: одёжу, ботинки, шапки… Вход, однако, был отдельный. Для солидности, видать. Инженеры на конторские площади не претендовали, у них были свои помещения, в пещерах. Оркам оно тоже нафиг не упало, в четырёх стенах сидеть, так что большая комната с целой кучей шкафов, длинным заседательным столом, россыпью табуреток и лавками вдоль стены у входа досталась Бурому. Ладно, хоть без директорского кресла. Сидеть на жопе ровно целыми днями он всё равно не собирался.

К кабинету, кстати, прилагались часы — специальные, самолётные, с заводом чуть ли не на двадцать дней.

Девок с собой не потащили (ни к чему), но весь десяток мужиков разместился за столом, с дальней стороны, спиной к стене, лицом к двери.

— Идут, — дежуривший на крыльце Червончик мухой влетел в комнату. — Ну вы расселись, чисто президиум!

— Ага, — Бурый, затачивающий ножом карандаш, мрачно кивнул на табуретку рядом с собой: — Садись вон, секретарём будешь.

За дверью затопали шаги.

— Надо ж, в десять минут уложились, — подивился степенный Копатыч.

— Жить захочешь… — философски протянул Фломастер.

Дверь открылась и «не так раскорячишься…» повисло в воздухе, так и не прозвучав. Как-то сразу стало ясно, что корячиться пришедшие как раз хотят меньше всего. Первые, переступившие порог, затоптались, терзаемые противоречивыми соображениями: сев у входа, да ещё теснясь на лавках, они сразу стали бы походить на просителей. Стоять тоже было как-то… А табуреты все были заняты… кроме одного, стоявшего посредине комнаты, ровно перед столом, и от чего-то на здоровенном куске толстого полиэтилена.

— Ну чего встали, — поторопил их сидящий с краю Лось, — садитесь живей, работа стоит.

Новенькие уселись на лавки, притираясь плечами. Злобно зыркали, но молчали.

Пустой табурет сбивал с толку.

Бурый убрал в нагрудный карман карандаш и положил перед собой нож. Небольшой, хищно изогнутый пчак с широким переливающимся лезвием беловоронской ковки. С клеймом знаменитого мастера Никиты, Бендера прощальный подарок.

Красиво он смотрелся на пустом обширном столе, что скажешь.

В конторе повисла неприятная тишина.

— Ваш хозяин дал мне в отношении вас широчайшие полномочия, — негромко начал Бурый (на этот раз по-русски), — с одним единственным условием: колония должна выдавать результат. Поэтому результат будет, хотите вы или нет. И та паскуда, которая задумает мне помешать, может сразу сесть на это почётное место, — он кивнул на пустующий табурет. — Дальше. С этого момента для вас наступает коллективная трудовая ответственность. Уложились в норму — получили па́йку. Не уложились — старший над вами решит, будете вы жрать сегодня или нет, и если будете — сколько. Саботаж — все горячих получите, оптом. Плевать я хотел на ваше гордое прошлое. Теперь вы — собственность барона Денисова, и делать будете, что велено. И если кто вякнет про работу, неподходящую мужчине, того я путём нехитрой хирургической операции быстро сделаю девочкой. Дабы исключить, так сказать, сомнения.

— Да это беспредел уже! — громким шёпотом по-таджикски произнёс один из новичков.

— Простите, как ваша фамилия? — поинтересовался Червончик, который невесть откуда выудил блокнот и теперь строчил в нём как пулемёт. — Для протокола, — невозмутимо пояснил он Бурому, удивлённо поднявшему брови.

Бурый кивнул — в конце концов, сам же пошутил про секретаря. Ну, раз уж Червончик в натуре понял, то пусть и пишет. Посмотрел на нахохлившегося возмущенца:

— Чё молчишь, герой? Тебя спросили: фамилия как? Или орать на вас каждый раз, как на баранов?

— Юсупов, — буркнул тот сквозь зубы.

Бурый сокрушённо покачал головой, а Лось в три шага подошёл к говорившему, приподнял за шкирку и легонько тряхнул, от чего тот начал кашлять и давиться.

— Когда тебя старший спрашивает, надо встать и отвечать внятно и громко, — отечески пояснил Лось, отпуская ворот куртки, — ясно тебе, дурилка картонная? Ну-ка ещё раз, как положено: фамилия? Ты тренируйся, тренируйся, болезный. Глядишь, получится.

— Ю… Юс… кха-кха… Юсупов.

— Гляди-ка, почти что князь, — как-то очень равнодушно удивился Бурый. — Сядь. Второй вопрос повестки дня. Говорить в колонии будете по-русски. В комнатах, меж собой — хоть по-английски, как лорды, балакайте. На людях — только по-русски. Месяц даю, потом лично каждого проверю. После начну пороть, ежедневно, весь состав. Пока все не заговорят. Не хотите быть битыми — ваша печаль. Помогайте, учите. Но отвечать, сказал, будете все. Так… — Бурый заглянул в ящик стола, достал пачку листов и несколько перетянутых канцелярской резинкой ручек, толкнул влево по столу: — Двасбоку, раздай им. Через пятнадцать минут, в рабочей форме — построение на той же площадке перед пещерой. У каждого чтоб список бригады был с собой. Номер на двери комнаты посмо́трите. Свободны.

ХОТИТЕ ВЫ ИЛИ НЕТ…

Кавуз

На него всё ещё косились. Никак не могли спустить, что Бяшим пошёл в прислугу к ненавистному барону. Хотя