Ты мне только скажи — да или нет…
Он почему-то побледнел, и лицо его замерло.
— Только честно! — умоляюще, точно девочка, воскликнула Алена.
— Спрашивай.
— Рома, милый, у тебя кто-то есть? Жена, дети…
Некоторое время он молчал, и завитки пара кружились вокруг его ноздрей. Алена даже подумала, что он рассердился… Но тем не менее Роман сказал потом твердым, спокойным голосом:
— У меня нет ни жены, ни детей. У меня нет ни одной женщины на данный момент, кроме тебя. Я говорю правду.
— Я верю! — быстро ответила Алена. — Все, забудем об этом.
— Неужели ты думала, что я тебя обманываю? Глупенькая… Я похож на обманщика? — Роман сдвинул перчатку на ее руке и поцеловал запястье. Он сделал это так нежно, так трогательно, что у нее сжалось сердце.
— Нет, что ты! — прошептала Алена.
Он остановил ее, повернул лицом к себе, вгляделся в глаза. Мысленно Алена ругала себя последними словами за то, что задала ему этот вопрос — визгливым, каким-то рыночным диссонансом, нарушившим эту дивную, таинственную гармонию, это тихое прекрасное misterioso…
— Алена… Знаешь что?
— Что?.. — пробормотала она.
— Я. Тебя. Люблю, — произнес он раздельно. Три этих слова медленно, словно снежинки, опустились ей на ладони. Он еще никогда не говорил об этом.
Алена зажмурилась, а он прижал ее к себе — так крепко, что ей даже стало трудно дышать. Но она была в полном восторге — он любит ее! Сквозь броню двух пальто — ее и его — она чувствовала биение его сердца, смешанные волны тепла и холода, идущие от его пальто и его лица, тонкий приглушенный запах его одеколона…
— Господи, как приятно это слышать! — обморочным голосом произнесла она. — Ты мне так нравишься, что иногда кажешься ненастоящим, и все, что с нами происходит, — вроде галлюцинации. Я очнусь — а ничего нет.
— Глупости! — тихо засмеялся он, целуя ее в нос. — Я живой, я настоящий, я люблю тебя!
Они стояли посреди тихого леса, пока ворона неподалеку не сорвалась с ветки и их не обдало морозной легкой пылью.
— Идем… — Алена потянула его за рукав. — О чем мы там говорили до твоего признания в любви?
— О музыке. О ноктюрнах и таинственных мечтаниях.
— Да, точно, о мистике… Сейчас, между прочим, Святки. Слушай! — спохватилась она. — Помнишь, ты мне рассказывал о том странном сне, который преследует тебя? Расскажи его подробно.
— Зачем? — пожал плечами Селетин. — Он мне больше не снится.
— Все равно расскажи!
— А, понимаю — ты сейчас усиленно жмешь на левую педаль… — усмехнулся он. — Ладно, повторяю. Старое кладбище. Липы. Ангел с крестом. Склеп. Вот и все! Разве тебе это интересно?
— Очень. Мне интересно все странное и необычное. Ты когда-то был на этом кладбище?
— Нет, — отвернувшись, сказал Роман.
— Может быть, это вещий сон? — серьезно произнесла Алена. — И в нем что-то зашифровано?..
— Что, например? — несколько неестественно засмеялся Роман.
— Например, в прошлый раз ты говорил про две могилы — купца и революционера… — шепотом напомнила она. Снег скрипел под ногами. — Ты помнишь, что было написано на надгробиях?
— Это же сон! Хотя… — он вдруг сосредоточенно нахмурился, — …хотя помню. У революционера была фамилия Калясин.
— Вот! — захлопала Алена в ладоши. — У тебя есть знакомые с такой фамилией?
— Ни одного. И даже ничего похожего.
— М-да… — озадачилась Алена. — Может быть, ты в скором времени познакомишься с человеком по фамилии Калясин? И он сообщит тебе нечто важное?..
— Ага, ко мне явится призрак революционера, усопшего сто лет назад! — усмехнулся Селетин. — Ты слишком давишь на левую педаль… Лучше расскажи мне о третьей педали, которая бывает не у всех моделей, — за что она отвечает, а?..
— Третья, она… Ой, Рома, я замерзла! — воскликнула Алена. — Вот только сейчас почувствовала, как холодно! Пойдем ко мне — греться?..
— Пойдем. — Он обнял ее, снова принялся целовать с какой-то ненасытной, беспредельной нежностью, от которой у Алены замирало сердце. — Только не к тебе.
— А куда? — с любопытством и немного — с обидой спросила она.
— Поехали ко мне.
— На дачу? О, это слишком далеко!
— Нет же, поехали смотреть мою городскую квартиру. Ты ведь там еще не была? Поехали, моя сивилла!
— Кто? А, знаю — предсказательница судьбы… Поехали! — лихо согласилась Алена.
Они выбрались из заснеженного парка и отправились к машине Селетина, которая стояла за углом дома, ближе к улице.
В этот час пробок еще не было, и они довольно быстро добрались до центра. Там, в тихих улочках Замоскворечья, был дом — из тех, современных, недавно построенных, под старину, которые одних прохожих раздражали, а других восхищали.
Сразу же заехали в гараж.
— Система та же — снизу можем подняться на мой этаж, — сообщил Селетин.
— Очень удобно! — одобрила Алена, почувствовав легкий укол зависти. И на миг представила: она — жена Романа. Полноправная хозяйка всего того, что есть у него… У нее есть своя квартира в Москве, она вот так же из гаража поднимается на свой этаж — и не боится, что ее нагонит жучина-хозяин и потребует, чтобы она срочно выселялась. В следующее мгновение Алена уже устыдилась своих мыслей — но не потому, что была такой сознательно-принципиальной. Она боялась другого — того, что Роман мог догадаться, о чем она думает, и решить — она встречается с ним вовсе не потому, что любит. И Алена приняла снисходительный, строго-независимый вид. Дескать, видали мы и не такие хоромы…
Квартира Романа была однокомнатной, но тем не менее большой и просторной. Огромное, во всю стену, окно, блестящий паркет, высокие потолки, крашенные в фисташковые и серые оттенки стены. Минимум мебели, очень простой и очень современной.
— Ну как? — спросил Роман, когда помог ей раздеться.
— Неплохо, — с суровой искренностью ответила она. — Только пустовато как-то…
— Я же сюда только ночевать приезжаю! Погоди, сейчас я угощу свою Снежную Королеву чем-нибудь согревающим… Хочешь, сделаю глинтвейн?
— Хочу. А ты умеешь?
— О, это же совсем легко — была бы бутылка красного вина. Еще немного корицы, гвоздики, всего одно яблоко…
— Халатов бы тебя не понял.
— А, Халатов — это ресторатор, твой работодатель!
— Да… Так вот, он ратует только за русскую кухню. В данном случае он возмутился бы и сказал, что не глинтвейн надо уметь делать, а какой-нибудь горячий сбитень.
— Очень патриотично! — засмеялся Роман — он опять был весь в черном — черный свитер, черные брюки, лицо, румяное с мороза, блестящие глаза… Он так нравился Алене, что у нее внутри все дрожало. — Но я не умею — сбитень…
— Ну и ладно, — сказала Алена. — Мне, если честно, и глинтвейн
