так что нас больше никто не слышал:
– И, кстати, на твоём месте я бы держалась подальше от Кирилла.
Подняла удивлённо бровь, не ожидая подобного спича от неё. Около года назад их часто видели вместе, но долго это не продлилось, а сама Катя больше даже не смотрела в его сторону.
– Ревнуешь?
– Предупреждаю, – произнесла она, прежде чем удалиться на своё место.
Пожалела, что поехала со всеми. Противное сосущее чувство появилось где-то под ложечкой. Если бы не Клим, ни за что бы и не согласилась, да только сбежать хотелось, скрыться от себя самой.
Дорога была недолгой, всего два часа от города в тряске старого автобуса, и вот мы уже на территории заброшенного лагеря, где нас оставил водитель икаруса и вернулся в город. Уныло проводила его взглядом, сожалея, что оказалась здесь.
Девушки готовили, парни собирали палатки, все вместе что-то весело обсуждая, и я остро ощущала, что лишняя тут. Вот бы в зал, на мат. Там не было одиночества, там никто мне не нужен был. До боли было неинтересно слушать сплетни, обсуждение программ других спортсменов, кто хуже, кто лучше, кто с кем встречается, кто кого бросил.
– Не хочешь общаться с нашими курочками? – подошёл ко мне Кирилл, когда я, сидя на корточках, копалась в рюкзаке, ища осеннюю шапку. Подняла на него глаза, серое небо не мешало рассмотреть парня. Он стоял засунув руки в карманы штанов и с ухмылкой смотрел на меня. Идея ехать вместе с мужской командой мне не нравилась, не то чтобы я была пуританкой, но двум тренерам, которые были с нами в этой поездке, сложновато будет углядеть за толпой молодёжи.
Натягивая головной убор, выпрямилась во весь свой небольшой рост. Кирилл был ниже Самгина, и мне не приходилось задирать голову, чтобы смотреть ему в глаза, однако я готова была пожертвовать этим днём своей жизни, чтобы вместо Кирилла смотреть на Клима, только вот без этих его баб.
– Не хочу общаться.
Глаза молодого человека зло сощурились.
Хотелось отпочковаться от всех, как типичному интроверту, остаться в одиночестве было куда предпочтительнее, нежели находиться среди людей, которые сейчас наверняка обсуждали меня за моей спиной. Вызвалась собирать хворост для костра и побрела подальше от шумной компании. Видела, как тренер провожает меня взглядом, поджимая губы оттого, что мне по-прежнему не удаётся ни с кем сблизиться. В моей жизни были две взрослые женщины, имевшие совершенно разные представления о моём будущем. Бабушка видела меня дипломированным специалистом, а тренер как минимум двукратной олимпийской чемпионкой. Если бы я сама не желала и того и другого, пришлось бы разрываться на части.
Сама не заметила, куда забрела, наблюдая за лесом, за его звуками, так непривычными для человека, всё время проводящего в зале. Подставила лицо редким солнечным лучам, которые перестали греть, а получила пощёчину от ветра.
– Далеко ушла.
От страха я дёрнулась и едва сдержалась, чтобы не взвизгнуть.
– Ты меня напугал, зачем так подкрадываться!
Холодные глаза внимательно меня рассматривали, и от этого взгляда мне стало не по себе.
– Говорят, с тем парнем у тебя ничего не вышло, – произнёс Кирилл, даже не пытаясь спрятать глумливую улыбку.
– У меня с ним ничего и не было, – нехорошее предчувствие заставляло оправдываться.
Уговорила себя отвернуться от него, хотя мои инстинкты кричали, чтобы я бежала отсюда. Заглушила их, ведь это глупо. Ну что он мне сделает?
Продолжила то, зачем пришла, лихорадочно пытаясь рассмотреть сухие ветки.
По треску из-под ботинок я отчётливо слышала, когда он приблизился ко мне вплотную, но прежде, чем он успел коснуться меня, я отошла на шаг назад и обернулась, прижимая к груди хворост, будто защищаясь им.
– Что тебе нужно? – я была напугана и не могла этого скрыть.
– Комар, ну что ты целку из себя строишь? Все же знают, что было у тебя со Стасом.
Я попятилась назад, пока он подступал всё ближе и ближе. Его странное поведение уже не просто пугало, а продирало до мурашек. Хотелось кричать и звать на помощь, но я так глупо, по-детски боялась оказаться в нелепой ситуации, да и от страха горло будто само собой сжалось, так что из него вырывались только всхрипы, когда с трудом выбивала из лёгких воздух, заставляя себя дышать.
– Тебя не касается это, – прошептала я.
– Ты мне давно нравишься, знаешь это?
Мне было абсолютно всё равно, кому я нравилась, а кому нет.
– И что?
– А то, что я хочу то, что получил Стас и тот мажорчик. Тебе понравится.
Сказала бы, что они ничего не получили, так не поверит же.
Самое гадкое было в том, что я даже бежать не могла из-за травмы. Я ещё верила, что на него нашло просто временное помешательство и скоро он придёт в себя.
– Пожалуйста, не надо, – прошептала я, когда он, сильно сжав мои запястья, заставил разжать пальцы и бросить ношу, которая посыпалась к моим ногам. Сердце выбивало в груди дикий ритм, стуча так громко, будто просило о помощи, и я чувствовала его биение где-то в ушах.
– Кирилл, тебя посадят, ты не сможешь заниматься спортом, отпусти, – я пыталась вразумить его, чувствуя, как он со всей силой, до боли сжимает мои запястья, – вокруг люди, что ты им скажешь?
Он рассмеялся и дёрнул меня к себе, впиваясь в губы, больно сжимая и оттягивая мои волосы, так что не могла дёрнуть головой. Ощутив его чужие влажные губы, я испытала омерзение, захотелось немедленно вытереть губы и прополоскать рот.
– Ты думаешь, что нужна кому-то кроме своей бабки? Мой отец главный прокурор Н. области, мне не будет ни-че-го, – Кирилл смотрел в моё лицо, сжимая в кулаке волосы с такой силой, будто хотел снять с меня скальп. Он абсолютно не сомневался в том, что останется безнаказанным, считая, что ему всё дозволено, а это значит, что сейчас он может сделать со мной всё что угодно.
Я понимала только одно – если мне не удастся сбежать, он меня изнасилует. Страх заставлял бороться, я попыталась его оттолкнуть, но парень был сплошной горой мышц и у меня не получилось увеличить между нами расстояние даже на миллиметр. Кирилл будто и не замечал моих попыток. Толкнул меня и опрокинул на сухую листву, задирая куртку в желании добраться до обнажённой кожи, потянул вниз штаны, затянутые на кулиске, с лёгкостью их стаскивая к коленям. Ноги оказались скованы собственными штанами, мешающими движению. Понимание того, что я уже полуголая и открытая, осталось где на краю сознания,
