алебардой в руках. Стражник озадаченно таращил глаза и смешно топорщил усы. Мимо пронесся отряд рыцарской конницы. Гурилин брел по улицам города, бесцельно вращая ручку настройки. Площадь постепенно превращалась в римский форум, где толпа поручала Помпею спасение Рима от пиратов. Только что по улицам Вечного города пронеслась орда гуннов, ан нет, то уже раскрашенные индейцы штурмуют городок на дальнем североамериканском Западе, и ковбои отчаянно в них палят из своих длинноствольных револьверов. Только что плясала на площади парижская чернь, празднуя падение монархии, и неожиданно все это сменилось панорамой необозримого поля, изрытого воронками и окопами. По нему с надрывным скрежетом осторожно пробирались танки.
Залюбовавшись всей этой мешаниной из древних эпох, Гурилин совсем забыл, зачем сюда пришел, пока настойчивый зуммер не вывел его из оцепенения.
— Ну сколько вас можно ждать! — выговаривала ему незнакомка. — Найдите в указателе Париж начала семнадцатого века, и вы сразу окажетесь у Лувра. Следуйте по улице, которой проедет отряд гвардейцев. Там будет маленький кабачок. Заходите внутрь, садитесь и ждите.
Так инспектор и сделал. И влился в шумную парижскую толпу, которая оживленно переговаривалась, гомонила, ругалась, спорила, торговалась. И кабачок «Сидящий лев» в самом деле оказался самым натуральным кабачком, мрачным полуподвальчиком с сырыми, закопченными стенами, исписанными стихами и непристойностями. Там весело горланила песенки компания мушкетеров, и разбитные девицы подсаживались на колени гулякам. Но в глубине помещения за столом сидела одинокая закутанная в черный плащ фигура. Гурилин направился к ней.
Женщина подняла на него глаза и со вздохом произнесла:
— Наконец-то!
Затем она взяла правую руку инспектора в свою, повертела ее, погладила и со странной улыбкой сказала:
— А ведь когда-то эта рука не могла даже защелкнуть наручники.
Гурилин не ответил. Он внимательно разглядывал лицо женщины, которое казалось ему все более и более знакомым.
— А ведь когда-то ты, — продолжала женщина, — раскрыв рот слушал, как я преподавал методику сыскной работы. У меня ты учился перекрестному допросу, проведению очных ставок и следственных экспериментов, и ты пришел мне на смену, когда я исчез…
— Шенбрунн! — воскликнул Гурилин. — Витольд Шенбрунн.
— Тише! — зашипел тот, весь съежившись. — Неужели тебе не ясно, что нас подстерегает опасность? Иначе я не стал бы гонять тебя по всей планете. За мной охотятся.
— Так, значит, весь этот маскарад ты придумал, чтобы спасти свою жизнь? — растерянно пробормотал Андрон.
Шенбрунн покачал головой.
— Это не маскарад, дружок. Это гораздо хуже.
Наступила недолгая пауза, во время которой подошел рыжий здоровяк в засаленном фартуке и поставил на стол кувшин и два глиняных стакана. Вскоре к ним прибавился поднос с бифштексами.
— Давай выпьем, старина, — предложил Шенбрунн. — Все равно здесь ни в одной из эпох, кроме кока-колы, ничего не наливают.
Он жадно налил себе стакан и выпил, а Гурилин смотрел на него и думал, какая же нелепая случайность, какая насмешка судьбы могла одеть этого некогда бравого детектива в женское платье и заставить прятаться от людей долгие десять лет.
— Видишь ли, — пробормотал Шенбрунн, поставив стакан на дощатый некрашеный стол, — как-то так получилось, что я пал жертвой мною же вызванного джинна. Ты, наверное, помнишь, когда я принял командование службой охраны порядка, вас было тридцать пять человек. Вы были разбиты на семь следственных групп, каждая занималась своим видом преступлений, и при этом координировали свою работу, а порой и помогали друг другу. Нам в помощь были приставлены миллиард двести шестнадцать тысяч семьсот семьдесят пять полицейских и шесть миллиардов пятьдесят миллионов членов добровольной народной милиции. По-твоему, тогда это не было многовато для нашей благословенной планеты?
— Тогда преступлений совершалось гораздо больше, — сказал Гурилин.
— Ты думаешь? — удивился Шенбрунн.
— Это — статистика.
— Ах, статистика! — засмеялся Шенбрунн, — ты еще не отучился слепо доверять всеведущей статистике? Эх, мальчик мой, — вздохнул он тяжело и полез в карман за сигаретами.
— Здесь не курят, — предупредил Гурилин. И указал на табличку.
— А?.. что? — отозвался тот. — Ах, все равно. Так вот, Энди, я тоже когда-то так думал. Я был уверен, что все у нас движется поступательно, по пути прогресса и процветания, что трудности, которые нас преследуют, — временные, что во всех наших неудачах виноваты нытики и негодяи, которые тащат нас назад. Я стремился раскрыть как можно больше преступлений, арестовать всех преступников, потому что свято верил: стоит их всех пересажать — и мир обретет благо! Но они оказались сильнее меня. Я не знаю, что нужно было от жизни этим обеспеченным ворам, мальчикам из благополучных семей, которые грабили на больших дорогах, и ученицам образцовых школ, которые устраивали сексуальные состязания. Я не понимал, что тянет людей к опьянению, самоубийству и насилию. Для меня главным был арест. Поимка преступника. Его изобличение. И вдруг я увидел, что не очень дорогой набор электронных мозгов и антигравитационный двигатель вполне способны заменить пятнадцать-двадцать тысяч полицейских. И тогда по моему специальному заказу создали первые клюги. Вначале они подчинялись участковым уполномоченным, но затем число их стало расти, да и ни один человек не мог разом уследить за двадцатью экранами, определить характер преступления и отдать команду, пусть даже для этого нужно было нажать одну кнопку. Мы в порядке эксперимента подключили клюги к Системе-1, думали, раз она как-то справляется с транспортом и у нее еще остаются резервные мощности, то справится и с этим. И вот в воздух взмыли первые два миллиона клюг. И я был потрясен, ошарашен, уничтожен. Количество преступлений скакнуло вверх сразу же в семь раз. На следующий же день — еще на двенадцать процентов. Спустя месяц — еще на сорок. В первые дни мы пытались объяснить это тем, что роботы, будучи существами исполнительными, рьяно хватают всех, кто только мыслит совершить преступления. Однако видеокамеры каждого аппарата показали, что необоснованных арестов было не более двух-трех процентов от общего количества. И тогда-то в дело вмешался наш благословенный муниципалитет. Все начальство, включая и меня, вызвали «наверх» и так дали по шапке, что до сих пор вспоминать противно. И сменили министра нравственных взаимоотношений. Собрав нас на совещание, новый заявил, что количество преступлений должно резко упасть. А как? Это, мол, ваше личное дело. Он со своей стороны собрал с десяток программистов и распорядился, чтобы они вложили в Систему-1 принципиально новую программу. Он хотел, чтобы в машину было заложено стремление к снижению количества преступлений, и от этого, мол, будет зависеть оценка ее работоспособности, надежности и пригодности. С этого дня статотчетность стала пестреть розовыми цифрами. Преступность упала настолько, что в верхах решили сократить следственный аппарат сначала вполовину, через год
