я указал на крышу. — У него брат защищал лосей. Он велел закопать себя по пояс перед воротами лосефермы, а его бросили в тюрьму на пятнадцать суток, совершенно, кстати, незаконно. И вот наш Вадим таким образом хочет привлечь внимание мировой общественности к судьбе своего несчастного брата и лосей.
Александра сфотографировала протестующего.
— А почему он с гусем? — спросила она.
— Это символ, — ответил я. — Гусь в России — символ… товарищества.
— А кошка?
— Кошка? Кошка — символ независимости. Но кошка сама пришла, кажется…
Александра кивнула. Листвянко подманил к себе гуся и сел к ним в обнимку.
Публика захлопала. Не думал, что гуси такие доверчивые, особенно бойцовые.
— Что тут происходит? — прошипел появившийся Жмуркин.
Стало его жаль, бедный он наш Скопин-Жмуркин, куратор проекта. Прокуратор Жмуркин. Хотя не жаль, чего мне его жалеть?
— Вот, — указал я пальцем. — Залез.
Я поднял фотоаппарат и с удовольствием сфотографировал.
— Зачем?
Жмуркин подхватил меня под локоть и отвел в сторону.
— И что опять тут у вас? — прошипел наш предводитель.
— А он тебе не говорил? — я кивнул на Дубину.
Жмуркин помотал головой.
— Со Снежанкой поссорился.
— По поводу?
— По принципиальным вопросам: кто круче — МВД или МЧС.
— Ясно. А гусь зачем?
— Гусь — это символ, — пояснил я. — Разрушенной веры в человека.
— Понятно. Что будем делать?
Возникла Иустинья Жохова, уже в больших солнцезащитных очках, и тут же сказала с удовольствием:
— Да он же нажрался, вы разве не видите?
И указала мизинчиком на Дубину.
— В каком смысле нажрался? — осведомился Жмуркин, так, немножко дрогнувшим голосом.
— В самом том смысле, — кокетливо прощебетала Жохова. — Мы там медовуху покупали — все купили безалкогольную, а этот пенек перепутал. Жарко — вот он полбутылки и выдул.
Жмуркин поморщился.
— Полтора литра навернул и только потом понял. Спортсмен… — добавила Жохова.
На лице Жмуркина на секунду проступило отчаяние. Я прочитал на этом лице сразу несколько вариантов развития событий.
1. Дубина одумается, спустится вниз, мы посмеемся.
2. Дубина не одумается, его придется снимать, он окажет сопротивление.
3. Третье. Что будет под номером три, я не успел придумать, но все покатилось как раз по этому третьему сценарию.
Листвянко, сын МВД и надежда районного бокса, взял гуся под мышку и стал бродить по крыше, пошатываясь и совершая неосторожные телодвижения, толпа испуганно охала, когда он подходил к краю слишком близко.
— Надо что-то сделать, — с отчаяньем сказал Жмуркин. — Может, ты его снимешь?
Я хотел ответить, что у меня болит нога, в частности палец, но не успел, потому что показалась полиция, два долговязых человека, они устремились к домику, предусмотрительно вытаскивая из-за пояса резиновые дубинки.
— Ну вот, — сказал Жмуркин. — Вот и оно.
Он полез в карман за телефоном, Александра сказала Жмуркину:
— Он защищает права лосей. Его арестуют в Гулаг?
Я очень пожалел, что не успел сфотографировать лицо Жмуркина, оно было великолепно.
— Он защищает права лосей, — повторила Александра.
— Да… — Жмуркин опустил телефон в карман. — Он защищает лосей…
Тем временем полицейский потребовал у Дубины немедленно спуститься, на что тот ответил, что он и сам полицейский, и у него вся семья каждый день живот свой кладет за спокойствие обывателей.
Полицейский вздохнул и достал из-под крыши длинную лестницу, изготовленную из жердин, перемотанных веревками, такая лестница, владимиро-суздальская. Листвянко увидел эту лестницу и быстро забрался на конек и показал представителям закона кудрявые фиги свободной рукой, под всеобщее одобрение населения, кстати.
Полисмены ругнулись, один из них полез на крышу.
— Свободу русским лосям! — неожиданно громко крикнула Александра.
И все поглядели уже на нее.
— Свободу лосям! Свободу лосям! Свободу лосям! — начала скандировать Александра. Дитер и Болен стали содружественно мычать: не знаю почему, но я взял и тоже крикнул:
— Свободу лосям! Свободу лосям!
Неожиданно меня поддержал поэт Влас Пятахин, видимо, ему надоело плевать с моста в воду, он подтянулся туда, где интересно, почуял веселье и крикнул:
— Свободу! Свободу ло́сям!
Одна из невест тоже крикнула, пожалела несчастных российских парнокопытных, а потом пустились скандировать все, кто присутствовал вокруг:
Свободу лосям.
Свободу лосям!
Лосям свободу!
Не знаю, понял ли Дубина, что толпа поддерживает его самого, но он решил толпу поддержать. И тоже стал размахивать руками и топать ногами, гуся при этом не отпуская.
Полицейские перестали лезть на избушку и задумчиво поглядели вокруг.
Бред. Бред, безумие, чистое, отлитое в сверкающие хрустальные формы, я фотографировал, одновременно придумывая бложный пост. Сияющий пир духа. Что-то так: «Возле культурных памятников древнего русского Суздаля прошел стихийный митинг в поддержку крупного рогатого скота дикого содержания. Друзья животных из Германии и местное население открыто высказали недовольство ущемлением прав русского народного животного, воспетого классиками литературы, — лося. Были собраны подписи под петицией в защиту этого красивого и вольнолюбивого зверя».
Александра пребывала в восхищенье. Немцы тоже.
— Свободу лосям! — весело скандировала толпа. — Свободу!
Никогда не думал, что народ у нас так трепетно относится к лосям. Полисмены насторожились, тот, кто взбирался по лестнице, остановился, лестница под ним задрожала, затем ступенька сломалась, и полисмен съехал на землю под одобрительный гул толпы.
— Да! — крикнул Листвянко и торжествующе потряс кулаками.
Народ одобрительно замычал.
Лестница развалилась окончательно, разошлась в разные стороны и стала больше похожа на ходули.
Полиционеры растерянно переглянулись, торжествующий Листвянко показал неприятелям руками знаки победы. Гуся он держал под мышкой.
— Он всегда такой баран? — болезненно осведомился Жмуркин.
— Нет, что ты, только после обеда.
Жмуркин махнул рукой и направился к полицейскому.
Листвянко радостно воскликнул:
— Шеф, залезай ко мне, отсюда Москву видно!
И рассмеялся. И тут с ним случилось нехорошее, Листвянко запутался в собственных ногах, взмахнул руками и стал падать спиной вниз, подбросив гуся в небо. Свободолюбивая гордая птица отчаянно крякнула и немного полетела, борясь за жизнь.
Толпа охнула, боксер-Карлссон попытался поймать равновесие за воздух, не получилось, и…
Александра ойкнула. Невесты тоже ойкнули. Жмуркин громко скрипнул зубами.
Дубина упал.
Но не разбился. Потому что его поймал полицейский.
Я сфотографировал. Несколько раз.
— У меня папа подполковник, между прочим, — громко сообщил Дубина.
— Свободу лосям! — воскликнула Александра. — Долой тиранию!
— Вот именно! — подхватил Дубина. — Свободу лосям.
Полицейский поставил Дубину на ноги.
— У юноши солнечный удар, — громко объявил Жмуркин. — Перегрелся! Отравился квашеной капустой!
Жмуркин направился к полисмену.
— Нам надо ему помочь! — предложила Александра. — Его сейчас ведь арестуют!
— Да не, — сказал я. — У нас за это на первый раз не сажают. Вон смотри.
Жмуркин уже что-то шептал на ухо блюстителю, показывал ему свои сексотские корочки, и полисмен понимающе кивал и поглядывал на стоящего рядом Дубину уже с отеческим сочувствием во взоре.
