Сделав этот выбор, мы испытываем чувство удовлетворения и уважения к себе. Мы и впрямь становимся счастливее, когда пишем. Чего удивляться, что я так люблю писать?
«Напиши об этом», – говорим мы себе, и, делая это, испытываем большое удовольствие. Все твердят, что писательство требует дисциплины, но наш личный опыт утверждает, что оно приносит удовольствие. Творчество непослушно. Есть нечто безумно радостное в процессе выражения мыслей на бумаге. Все-таки восторг – беззаботное чувство, а дисциплина – сурова. И вновь на первый план выходят утренние страницы. Проснувшись, мы беремся за них, и они пробуждают нас еще больше. С ними мы становимся умнее. Когда настает пора написать что-нибудь «настоящее», мы чувствуем в себе силы на это. Идеи льются свободно, мы находчиво подбираем слова. В конце концов, писательство – это проявление веры в себя и свои идеи.
«Любители сидят и ждут вдохновения, остальные просто встают и идут работать».
Стивен Кинг
«Джулия, глядя на вас, кажется, что писать так просто», – порой жалуются мои студенты.
Это и правда просто. Ведя утренние страницы, мы убедились, что можем писать в любом настроении. Что мы способны творить, даже когда нам не хочется. Стоит задать себе один простой вопрос: «Достаточно ли я честен?» Честность рождает мастерство. Как только мы решаемся писать откровенно, мысли текут свободно. Взяв ручку и бумагу, мы записываем мысли по мере того, как они приходят нам в голову. Мы не боремся. Не боимся. Не беспокоимся. Мы доверяем своей первой идее. И радуемся, что мыслим ясно.
Лили села рядом с моим креслом, уставившись с немым вопросом: «Ну, еще не пора идти гулять?» Она приносит поводок. Поддавшись ее энтузиазму, я обещаю ей короткую прогулку, после которой оботру ее полотенцем, и она сможет вздремнуть у камина. Как и в писательстве – именно радость, а не дисциплина, подталкивает нас действовать и заставляет выйти на улицу, несмотря на непогоду.
Сомнения в собственной компетентности
Горный склон испещрен тенями проплывающих по небу облаков. То он светлеет, то вдруг темнеет. Это вновь наталкивает меня на мысль, о том, что наше настроение отбрасывает тень на то, что мы пишем, заставляя нас верить, будто первая посетившая нас мысль ужасна, а вот вторая – замечательна. Требуется опыт, чтобы перестать слепо верить вынесенному вердикту. В эту самую секунду на небе висит огромная грозовая туча. Она отбрасывает тень на всю гору. На ум приходит мрачное воспоминание.
Когда я была начинающей писательницей, то вела колонку в ежедневной лос-анджелесской газете. Работа была престижная, и мне она приносила искреннее удовольствие – за исключением одного «но». Каждый раз, когда я приходила в редакцию, чтобы сдать очередную статью, меня одолевали, как я их называю, «сомнения в собственной компетентности». Я боялась, что меня уволят, потому что я «слишком молода», чтобы быть настоящей писательницей, а уж тем более вести колонку. Умом я понимала, что мои опасения безосновательны. Все, что от меня требовалось, – это предъявить пропуск и сдать очередную статью. Мои страхи были беспричинны, но очень реальны. По дороге из Западного Голливуда до центра Лос-Анджелеса я репетировала оправдательную речь, готовясь произнести ее по прибытии. Разумеется, она мне так и не пригодилась.
За годы, прошедшие со времен работы в газете, я убедилась, что сомнения в собственной компетентности – коварный враг. Я написала много книг, но каждая из них сопровождается новыми нападками Найджела. Сдавая очередной фрагмент редактору, я «слышу»: «Это плохо написано. Кто захочет это читать?» Бесполезно напоминать собственной психике о былых успехах. Подобные приступы сомнений иррациональны. Они бьют по самому уязвимому месту, вновь и вновь уверяя, что и я сама, и мое творчество совершенно никчемны.
Не я одна страдаю от подобных сомнений. Моя подруга и коллега Соня Чокетт тоже мучима этим чудовищем. Она написала дюжину книг. У нее много преданных поклонников. И все же, каждый раз, дописывая очередную рукопись, она переживает приступ отчаяния и депрессии. Я одной из первых читаю ее произведения, и новые отрывки всегда сопровождаются тревожной оговоркой: «Думаю, вышло не очень хорошо». Но ее книги хороши. Просто она пошла на поводу у сомнений.
Еще одна моя подруга-писательница сильно страдает от этого синдрома. Каждый раз под конец работы над новой книгой она впадает в отчаяние. Она отдает свой труд на суд людской, и ждет смертного приговора. Каждый читатель становится палачом: «Голову долой!» Но никто не собирается ее казнить. Она пишет хорошо, и сама говорит мне: «Если бы я только могла довериться своему таланту!» Когда издатель в очередной раз одобряет новую книгу, она начинает ждать отзывов, в силу своих сомнений твердо уверовав, что они непременно будут отрицательными. Здравый смысл и многочисленные достигнутые в прошлом творческие успехи убеждают ее верить в лучшее, но ей не удается. И все же ее проза выдерживает критику.
Сомнения в собственной компетентности не победить ни логикой, ни отсылками к прошлому. Они не просто иррациональны – они свирепы, как настоящее чудовище. Я понимаю, насколько драматично это звучит. Но борьба с сомнениями и впрямь весьма драматична, и чтобы дать им отпор, требуется мужество. Мы должны настойчиво твердить себе: «Я пишу хорошо».
Грозовая туча проплывает над горной вершиной и исчезает вдали. Яркий свет озаряет горный склон, напоминая мне, что если приступ сомнений в себе омрачит мой день, то «и это пройдет».
Просим наставлений
Месяц освещает ночное небо. Я поздно вышла с Лили на прогулку – как раз начинало темнеть, и ее белая шерсть фосфоресцировала в сумерках. Благополучно вернувшись домой, она растянулась на двухместном диване, намереваясь составить мне компанию. У нее ангельский характер, сочетающий в себе жизнерадостность и чуткость. Она понимает, что сегодня мне одиноко, и всеми силами старается это исправить. Я сажусь работать, а она лежит, уткнувшись в меня носом и помогая подбирать нужные слова. Я хочу написать о высших силах, о тех энергиях, что пишут моей рукой. Рядом с сокращением «М. Д.»,
