не полезет.
Во время переодевания всплыла пара неприятных нюансов. Первым был вопрос полевой куртки — кителя мышиного цвета, который (цвет) назывался «фельдграу»:
«Нужен ли он? Ведь его не будет видно из-за плаща».
Но после того, как вновь перевёл взгляд на снятый ранее плащ, понял, что и китель нужен, ведь плащ оказался не нормальным плащом, а какой-то непонятной фигнёй.
Разложив его, я даже не сразу понял, что это за треугольная хрень такая и как её надевать? Пока бил противника, то в суете сует на этот момент внимания не обращал. А вот сейчас увидел вблизи и обалдел.
Изначально я собирался передвигаться в плотно застегнутом плаще, который, по моему представлению, должен был полностью скрывать мою форму красноармейца. Но вот сейчас, глядя на этот цирк в виде того, что немцы называют «плащ-палатка 'Zeltbahn 31», я понял, что переодеваться мне придётся полностью. И всё потому, что наши плащ-палатки, которые полностью закрывают всё тело, от этого недоразумения очень сильно отличались. Эта плащ-палатка оставляла открытыми не только руки ниже локтя, но и практически полностью все ноги. Я не знаю, о чём и чем думали разработчики в момент разработки данного продукта, но очевидно, что это была чья-то диверсия. Смысл плаща — защитить верхнюю одежду (да и нижнюю тоже) от непогоды. И с этой главной функцией лежащая на траве рядом со мной фигня справиться могла лишь частично. Да, само тело этот плащ защищал, но вот руки и ноги были довольно открыты и готовы к приёму влаги от дождя и непогоды.
Пришлось переодеваться полностью.
И это было очень неудобно. Особенно снятие штанов. Точнее снять-то штаны я снял, а вот когда начал надевать…
«Солдат! Помоги!» — раздался хрип на немецком языке.
И это меня настолько потрясло, что я даже про пистолет забыл.
«Так значит, всё же тут есть живые⁈ А я, блин горелый, расслабился!» — ошарашенно подумал я.
— Помоги! Шея, — прохрипели ещё раз, и в мою воронку свалился испачканный комок глины.
— Э-э, ты кто? — только и смог вымолвить я на немецком, не сводя глаз с врага и одновременно рукой ища ТТ. Который должен был быть где-то здесь, в самый неподходящий момент потерявшись в куче снятых, грязных и мокрых вещей.
— Ефрейтор Шмутке. Третий взвод, второго… — Он полностью не назвался, а перевернулся на живот, откинул винтовку, скинул с себя каску и, показав рукой на рану, что была под правым ухом, прохрипел, держась руками за горло: — Солдат, камрад, помоги! По-мо-ги!
— Помочь? Гм, в общем-то, это будет несложно, — задумчиво произнёс я, разумеется, имея в виду помощь в том, чтобы этого Шмутке экспрессом отправить к другим «шмуткам», которые уже давно варились в адских котлах со смолой и прочими прилагающимися горячими атрибутами.
«Да к тому же и делать-то ничего толком не надо. Он сам шею подставляет. Шмяк, и одной „шмуткой“ станет меньше. Глядишь, и миру полегче дышать будет».
Ещё раз посмотрел на истекающего кровью хрипящего раненого.
«Тварь он, конечно! Конечно, тварь. Но он ранен. Он уже и так своё получил. Сейчас он испуган и ждёт смерти. Ему больно, и он просит помощи. Тебе нужно перевязать и спасти его. Ведь он тоже живой человек, и они тоже люди», — подумал бы кто-то другой, разделяющий какие-то там абстрактные ценности.
Но меня на мякине провести было нельзя. Я прекрасно помнил, что вот эти «тоже люди» сделали с огромным числом советских граждан, в том числе с женщинами и стариками, и детьми. Они угоняли их в рабство, они уничтожали их города, они захватывали их земли, грабили, убивали.
А потому я ни капли сострадания или жалости к подобным нелюдям не испытывал и даже не собирался этого делать. И мои слова были не какие-то там пафосными словами. Нет! Они были самой настоящей правдой. Враги творили на моей, нашей Родине лютый, нечеловеческий беспредел. И ответить за него они тоже должны лютой смертью.
— Нет пощады врагу! — по-русски озвучил я прописную истину выхватив финку, что была в ножнах на поясе.
Но воспользоваться ей не успел. Как только замахнулся с целью организации в шее дурака дополнительного отверстия, тот захрипел, судорожно забился в агонии и вскоре издох.
«Эх, все бы вы так», — мечтательно подумал я и, чуть отодвинувшись от новопреставленного в преисподнюю, продолжил ранее прерванное напяливание на себя штанов.
Это занятие было трудным, и в одну штанину нога никак не хотела всовываться. Однако, в конце концов, вдоволь намучившись, мне всё-таки удалось разобраться со штанами, и тем самым почти закончить переодевание. Осталось надеть нижнюю часть гардероба, а именно обувь. И тут всплыл ещё один неприятный момент.
Я, как и большинство красноармейцев этого времени, был обут в ботинки и обмотки. Однако в Красной армии, кроме данного вида обуви, бойцов РККА также одевали и в сапоги. Это не были те кирзовые сапоги, к которым мы привыкли в будущем. Это были обычные кожаные сапоги. В первую очередь их носили кавалеристы, а также командиры РККА, но кроме них были и обычные стрелковые части, в которых рядовой состав получал в пользование не ботинки, а сапоги. Да, это были не хромовые штучные изделия, а обычные сапоги из толстой выделанной кожи. Явление это было не массовым, но всё же в войсках было. Да что говорить-то, я тоже видел несколько бойцов именно в такой обуви, а одного вообще знал. Хотя, была бы возможность, сто лет бы его не знал. Малодушный трус Зорькин, например, носил именно сапоги. Если бы мне довелось попасть в ту часть, где проходил воинскую службу тот тип, то и я бы носил точно такую же обувь. И, нужно сказать, это бы сильно облегчило мне сейчас ту задачу, которую я должен был решить.
Человек я в меру брезгливый, и носить чужую одежду, и уж тем более обувь, мне крайне неприятно. Но другого-то варианта у меня не было, а потому, стараясь не думать о происходящем, снял с только что приползшей немчуры, зачем-то припершегося на нашу землю, сапог и, с трудом преодолевая чувство омерзения, надел его на ногу. Впрочем, надел не до конца. Почти сразу понял, что обувь мне мала.
«Не беда. У меня есть ещё один знакомый Ганс», — сказал я себе и переполз к тому, с кого я снял одежду.
Снял сапог. Померил. Этот тоже оказался мал, и мне ничего не оставалось, как уже
