оба уверены, что кто-то использует лазейки в законе и наши обязанности, как маршалов, чтобы совершить двойное убийство, потому что убийца знает: как только мы решим, что Бобби виновен, он покойник.
— Ага, для проебов и коррупции в судебной системе всегда найдется теплое местечко. — Сказала я.
Он вновь уставился на меня.
— Ты так говоришь, словно в этом нет ничего особенного. Типа это нормально.
— Так и есть, Ньюман.
— Что в этом нормального?
— Я не сказала, что это нормально. Я сказала, что для этого всегда найдется место. Многие вещи, которые являются обыденными для большинства людей, нормальными не назовешь.
— Тогда я тебя не понял.
— Суть в том, что неважно, хорошо это, плохо или хрен пойми как. Важно, что мы делаем на нашей работе все, что можем.
— Сомневаюсь, что смогу убить Бобби Маршана. Я не думаю, что он виновен.
— Тогда давай найдем какого-нибудь криминалиста, который поможет нам распихать все улики по пакетикам, и зафиксируем тот факт, что дядя и тетя коварно спиздили ценное имущество, а еще сфотографируем следы, чтобы использовать их для доказательства невиновности Бобби или же того факта, что он нереально крутой лжец.
— Нереально крутой лжец?
— Если эти отпечатки ног принадлежат Бобби, то он очнулся в человеческой форме рядом с трупом своего дяди, вернулся к себе в комнату и притворился, что был в настолько глубокой отключке, что вы с шерифом обозначили его состояние как «без сознания». — Я показала пальцами кавычки в воздухе. — И в таком виде перетащили его в камеру в офисе шерифа. Такая игра попахивает Оскаром.
— Я тебе клянусь, Блейк, он был просто ледяным. Я видел, в каком состоянии находятся оборотни после возврата в человеческую форму. Они полностью в отключке. Ты можешь поджечь их дом, но они не очнутся, чтобы спасти свою шкуру.
— Знаю, я тоже это видела. — У себя в голове я подумала: хрен знает сколько лет уже не видела. Вокруг меня тусили достаточно сильные оборотни. Набрав определенный уровень силы, ты больше не валяешься в отключке после того, как перекинешься. Ты можешь чувствовать себя уставшим, но это не кома, в которую впадают неопытные оборотни. Или такие, как Бобби, который так и не прошел эту стадию. Он был по-настоящему слабым котенком. Неудивительно, что ему не хотелось тусить с другими леопардами. Никто не горит желанием видеть в своей группе слабаков.
— Я не думаю, что он притворялся. — Сказал Ньюман.
— А я тебе клянусь, что его эмоции там, в клетке, были настоящими, но если вскроется, что это его отпечатки, то он не просто соврал, но и обвел вокруг пальца нас обоих.
— Даже если он соврал и на самом деле убийца — это он, в чем я сомневаюсь, я не уверен, что смогу посмотреть ему в глаза и выстрелить.
— Ну, по крайней мере, ты честен.
— Тебе приходилось убивать того, кого ты знала лично?
Я кивнула.
— Это жесть.
— «Жесть». Это все, что ты можешь сказать?
— А что ты от меня хочешь услышать, Ньюман? Хочешь знать, преследуют ли меня их лица в ночных кошмарах? Хочешь, чтобы я рыдала тебе в плечо, повторяя, как заезженная пластинка: «О, горе мне»?
— Мне было бы легче справляться со своими кошмарами, если бы я знал, что ты тоже их видишь.
— Ну заебись теперь, Ньюман. Пошел ты на хрен.
— Почему ты злишься?
— Потому что я сюда не на сеанс терапии приехала. Я приехала помочь тебе спасти Бобби Маршана, если это в наших силах.
— Ну, это первый пункт в списке. — Согласился он.
— Ага, но если тебе нужна терапия, найди врача. Я уже говорила, что я своего нашла, и со многими проблемами разбираюсь — не только с рабочими. Нет ничего постыдного в том, чтобы получить помощь, если у тебя внутри что-то сломалось.
— Но при этом ты злишься на меня за желание довериться тебе?
— Нет, я злюсь на тебя за то, что ты дергаешь за хвост моих демонов, чтобы меньше бояться своих собственных. У тебя нет на это права.
— Гнев — это твоя стандартная эмоция? — Сердито спросил он.
— Да, потому что гнев дает мне силы двигаться до тех пор, пока работа не будет сделана. Печаль сил не дает. Скорбь не дает. Беспокойство тоже. Все эти плюшевые чувства, которые типа делают нас людьми или целостными личностями, или что там еще они делают, тупо выбивают тебя из седла во время реальной битвы.
— У нас здесь нет реальной битвы. — Сказал он.
— Да насрать. Мы боремся за жизнь Бобби. Это битва между добром и злом, Ньюман. Мы с тобой на стороне добра, и мы должны победить.
Гнев вытек из него, взгляд смягчился — я даже не могла толком понять это выражение его лица.
— Ты по-прежнему веришь, что мы на стороне добра, даже после всех тех смертей, которые ты причинила?
— Да, верю.
— Даже в те моменты, когда тебя на коленях умоляют не убивать и молят о спасении? — Спросил он, и его глаза наполнились ужасом.
Не было у нас времени на этот разговор, но и игнорировать эту тему тоже нельзя. Я вдруг поняла, что Ньюман позвал меня сюда не только для того, чтобы я спасла Бобби. Мать его.
— Это паршивые моменты. — Ответила я наконец.
— Чудовища не должны молить о пощаде и сожалеть о содеянном. — Сказал Ньюман. Его лицо еще хранило отпечаток ужаса того момента, когда он начал задумываться о том, не монстр ли он сам. Я свой такой момент помнила. Я до сих пор ловлю эти блядские моменты.
— Все хотят жить, Ньюман. Даже чудовища.
Он нахмурился и посмотрел на меня. Плохие воспоминания в его глазах начали гаснуть. Вместо них там появилось твердое намерение учиться, слушать, становиться лучше. Именно поэтому он был отличным маршалом.
— Одна вампирша, перемазанная кровью своих жертв, умоляла меня пощадить ее. Она не была виновата. Ее мастер заставил ее это сделать. — Сказала я.
— Правда? Ее реально заставили?
— Может, и правда, а может вампиры-преступники похожи на обычных преступников. Никогда это не их вина. Ты ведь работал копом пару лет. Ты хоть раз арестовывал человека, который был уверен в своей виновности и считал, что заслуживает наказания?
Он задумался на секунду, потом покачал головой.
— Нет, они либо не были виновны в том, что произошло, либо вообще этого не делали. Часто винили жертв. «Я бы не стал бить ее, если бы она просто отдала мне свой кошелек». «Я бы не зарезала своего мужа, если бы он не
