что-то заклинило.
– А Николай Гладков был моим отчимом, – продолжила Алина, глядя в глаза Бурову. – Вторым отцом. Первый погиб в ДТП, когда мне было шесть. Через два года мама вышла замуж за Гладкова, а еще через два ты его убил. Потом умерла мама. А ты жив.
Схватив кочергу, Алина кинулась на растерянного Бурова.
Она не успела ударить его – Ника остановила ее и вырвала из рук железное орудие. Бросила кочергу в камин.
– Алина, присядь, пожалуйста, – сказала она.
Взяв ее за плечи, она мягко усадила ее обратно в кресло.
Алина закрыла лицо ладонями.
Ника села рядом, на подлокотник кресла.
– Алина, когда ты узнала от Горшкова об отчиме? – спросила Ника.
– Полгода назад, – сказала Алина, не отнимая рук от лица. – После свадьбы.
Ника кивнула:
– Горшков придерживал информацию.
– Когда ты узнала, он вернулся с идеей о наследстве? – задала она следующий вопрос.
– Да. – Алина убрала руки от лица, выпрямляясь. – У него стало больше аргументов. Он говорил про месть. Говорил, что мы всё поделим на двоих с Ваней, а свою часть я разделю с ним.
– Ты не возражала?
– Я сказала, что я не убийца.
– Но и не пришла к мужу.
– Я не знала, что делать, и не делала. Я не пришла сюда и не ушла от Горшкова. Он не отпустил бы меня.
Буров взвыл на диване, морщась как от боли:
– Что ж творится-то, а?!
– Мне ничего не нужно, – сказала ему Алина. – Составь завещание как считаешь нужным. Две недели назад Горшков предлагал мне деньги из «Истанбул Иншаат», пять миллионов долларов, я отказалась.
– Он начал вывод средств задолго до того, как сказал тебе об отчиме, – заметила Ника. – Он все рассчитал. Если бы не вышло со свадьбой, он все равно остался бы в плюсе. Со свадьбой вышло. Отлично. Дальше он говорит об отчиме и делает вас молчаливой соучастницей планирующегося убийства вашего мужа. Предлагает вам деньги в качестве аванса.
– Он убил Ваню! – крикнул Буров. – Вы вместе его убили! Почему ты не пришла? – Он смотрел на Алину красными безумными глазами.
– Я не знала про Ваню. И не думала, что он решится.
– Если бы он убил меня, ты бы не плакала, да? Радовалась бы!
– Поставь себя на мое место. Что сделал бы ты? Пришел к Григорию Бурову, убийце твоего отца, и рассказал про Горшкова, про его идеи и секс с ним? Или взял бы пять миллионов долларов и принял активное участие в реализации его планов? Что бы ты сделал?
Буров молчал.
– Только не говори, что это не ты убил моего отца, – продолжила Алина. – Я знаю, что ты. Ничего личного, просто бизнес, да? Так вы все рассуждали? Что теперь? Убьешь и меня тоже? И Нику? И этого? – Она показала на Белкина.
Белкин съежился в кресле, окровавленной живой кучкой.
– Я никого не убью, – сказал Буров. – Завтра я еду в Стамбул, к Ване.
– Если бы Горшков убил моего ребенка, – медленно и четко сказала Алина, – я бы нашла его, где бы он ни прятался, и убила бы его медленно и мучительно.
После этих слов стало тихо.
Алина поднялась с кресла.
– Прощай, Гриша, – сказала она. – Можешь подавать на развод. И завтра же, а лучше – сегодня, напиши завещание, чтоб лишить меня права на наследство. Кому все оставишь?
– Благотворительному фонду оставлю.
– Отличное решение, поддерживаю.
– Я возьму кое-что из вещей? – спросила она. – Не возражаешь?
– И куда ты пойдешь на ночь глядя?
– Куда-нибудь. Подальше отсюда.
– Можем пойти вместе, – сказала Ника. – Время позднее, вдвоем безопаснее.
– Да все равно, можно и вдвоем, – сказала Алина. – Подожди десять минут, я быстро, много брать не буду, не половину имущества.
Алина ушла.
– Мой вам совет, Григорий Валентинович, – сказала Ника. – Не трогайте ее. Разбирайтесь с Горшковым, ладно?
– Я сам разберусь, что мне делать, ладно? – Буров смотрел на нее исподлобья, снизу вверх.
– Извините, – тут же прибавил он вымученно.
– Вы узнали бы рано или поздно, – сказала Ника. – Лучше раньше, чем позже. Больше шансов что-то исправить.
– Что я могу исправить? Я не Иисус Христос.
– Вероника, – продолжил он. – Как вы все это узнали?
– Я аудитор. Такая работа.
– Одного не пойму – зачем Горшкову вас убивать, раз он такой крутой и не боится меня?
– Я задала ему такой же вопрос, но он не ответил. Возможно, это про синицу и журавля. Наследство – журавль в небе, а деньги «Истанбул Иншаат» – синица в руках. Почему бы не слить побольше, прежде чем закроют краник? Я ему мешала.
– Он потерял кучу денег в долгосрочной перспективе.
– В его перспективе вы и Иван были мертвы, Алина становилась наследницей и делилась с ним его долей, а он владел собственным строительным холдингом в Турции.
Тяжело поднявшись с дивана, Буров подошел к каминной полке из темного гранита и взял черный целлофановый сверток.
– Сто тысяч, – сказал он, протягивая сверток Нике. – Вы превзошли ожидания.
Он бросил взгляд на окровавленного Белкина, съежившегося в кресле.
– Ему надо в больницу, – сказала Ника.
– В больницу, говоришь?
Буров подошел к Белкину.
Подняв тяжелую ногу, он ударил Белкина каблуком в пах, всем весом своего тела.
– Уммм… – Белкин почти беззвучно согнулся в кресле.
– Сука, – сказал Буров.
Ника подошла к Бурову:
– Вы же не хотите убить еще одного человека?
Посмотрев на нее с прежним шоковым изумлением, Буров отошел от Белкина.
Пришла Алина, с маленьким красным чемоданом на колесиках.
– Я готова, подруга, – сказала она. – В путь?
– Да.
Буров молча смотрел на Алину, а она на него не смотрела.
Ника и Алина вышли из гостиной.
На террасе стоял вежливый охранник:
– Алина Андреевна, вам нужна машина? Или вы по территории?
– Я уезжаю, – сказала Алина. – Мне не нужна машина, спасибо.
– Григорий Валентинович…
– Он в курсе.
Оставив охранника с открытым ртом, Алина спустилась по ступеням. Бум, бум, бум, бум – стучали колеса чемодана по мрамору.
Ника шла рядом, с черным свертком в руке.
С черной синицей.
25. Свобода
Открыв настежь кухонное окно, Ника впустила внутрь теплое московское утро. Если закрыть глаза, то можно представить, что это не Москва, а Кастельдефельс, и не квартира на пятом этаже близ Тверской, а гостиница на берегу моря. Так тепло здесь давно не было. Испанское лето. В десять утра восемнадцатого августа пахнет настоящим южным летом, с легкими дымными нотками центра мегаполиса.
– Тебе капучино или американо? – спросила Ника, включая кофе-машину.
Алина сидела за кухонным столом, в полупрозрачной ночной рубашке, без косметики, естественная, красивая.
– Капучино, большую чашку. Огромную. – Алина зевнула, демонстрируя два ряда идеально белых зубов, а затем прибавила:
– Наконец-то чувствую себя свободной. Спасибо, что вытащила меня. Я даже Горшкова не боюсь, пошел он.
– Если он позвонит, скажи ему, что ты моя подруга и пусть от тебя отстанет.
– Он послушает?
– Не исключено.
– Ника, я хочу быть как ты. Что для этого нужно?
Ника развернулась к Алине.
– Быть как я – плохая идея, – сказала она. – Я хотела бы вернуться на семь лет назад, чтобы стать прежней, но, увы, – не могу.
– Что случилось семь лет назад?
– Как-нибудь расскажу, в другой раз, чтоб не портить утро.
Ника вставила рожок в кофемашину.
Эх, Алина, Алина, будь лучше собой, найди себя в своей новой жизни, после Бурова, без миллионов, роскошных спален и противозачаточных таблеток в баночках из-под БАДов. Я могла бы обвинить тебя в смерти Вани, но не буду. Я не судья. У меня нет права тебя судить.
Ночью они пили вино, здесь, на кухне, при свете настенного бра, а потом пили чай с сушками.
«Ты могла бы дорого продать информацию, – сказала Алина. – Буров отвалил бы кучу денег за нас с Горшковым».
«Алина, мне не нужен золотой журавль в небе. На самом деле он сделан из говна, этот журавль. Как, в общем-то, и синица». – Ника кивнула на черный сверток на микроволновке.
«За что ты зацепилась? С чего начала, если не секрет?» – Алина сделала глоток вина. Она не сводила глаз с Ники.
«С таблеток. Я слышала
