могут обесцениться. Уже прогремел Павловский дефолт, когда все в одночасье лишились всех накоплений. А недвижимость – это то, что не движется. Стоит на месте. То есть квартиры.
Машина – это движимость, она движется. Ее могут украсть, ее могут разбить. Была – и нет. А квартира – это прочно. Могут обокрасть, но это дела не меняет. Стены и потолок всегда на месте.
Надька пришла к выводу: надо покупать квартиры в хорошем районе. Квартиры в центре только дорожают, их можно сдавать, и это гораздо выгоднее, чем процент в банке.
Так и порешили. Приобрели несколько квартир на «Золотой миле» – так назывался тихий центр. Тихо. Окна во двор. Старый клен стучит в стекло. И до всего близко, можно дойти пешком.
Марк – красивый, богатый, прочный, не бабник. Надькины подруги только диву даются: надо же, Надька – ни кожи ни рожи, а как преуспела! Некоторые прямо так и говорили Надьке в лицо: «Я у тебя Марка отобью». «Отбивай», – разрешала Надька. Она знала, что отбивать надо не у нее, а у сына. А это нереально. Марка и Надежду связывала святая любовь к ребенку. А это такая цепь, которую не разрубить. И не только. Между Надькой и Марком тоже что-то происходило. Казалось, что у них общее кровообращение. Все это называется – «семья». А семья для еврея свято.
Фира ликовала. Что может быть важнее для старой матери, чем благополучие сына.
Деньги любят тишину. Фира сидела тихо, не хвасталась, а, наоборот прибеднялась. Так надежнее. Лучше, чтобы люди сочувствовали, а не завидовали.
Зависть – страшная сила. Надька тоже помалкивала. Знала: будут просить. В первую очередь – папаша. Деньги, которые ему платили в вузе, – смешные. Государство не ценило своих специалистов: ни врачей, ни учителей. Люди с мозгами пачками уезжали в Америку. А папаша, кому он нужен. Он и здесь-то не нужен.
Для Надьки наступило время отмщения. Пусть отец отвечает за свои левые оргазмы, за свою расхристанную жизнь, за то, что не считался с Надькой и прошелся по ее голове – так, что кости хрустели.
Надька собиралась злорадствовать, но как-то не получалось. Не получалось, и все. Все, что касалось отца, по-прежнему вызывало страдание. У этого страдания были разные оттенки, но оно всегда присутствовало.
Надька решила поделиться с Фирой:
– У меня все хорошо, и все равно ложка дегтя…
– Для равновесия, – сказала Фира. – Бог знает что делает.
Как ни странно, это утешило Надьку. Действительно, не бывает же все хорошо и только хорошо. Душа должна страдать, а значит – работать.
Фира подарила внуку фотоаппарат – самый простой. В народе его называли «мыльница».
Максим стал фотографировать все подряд: детей в песочнице, кошку, очередь за водкой, маму, папу, небо, деревья. Ему стало интереснее жить. А это важно. Самое неприятное в жизни – скука. Скука затягивает паутиной мозги, глаза. Все становится серым, плохо различимым. А когда весело – все сверкает красками, гремит музыкой, и даже тишина имеет свою мелодию.
Максим закончил школу. Надо было определяться с высшим образованием. Но как определиться? Что делать? У Максима не было никаких предпочтений, кроме мыльницы.
– Пусть идет в университет на иностранные языки, – предложила Фира.
– Языки – это не специальность. Знать языки должен каждый культурный человек, – заметил Марк Григорьевич. – Во времена Пушкина все говорили по-французски.
– Особенно крестьяне, – заметила Фира.
– Киноартистом, – предложила Надька.
– И что? Будет продавать себя как проститутка? – спросила Фира.
– А что? Все себя продают. Одни задешево, другие задорого.
– Зависимая профессия. Лучше уж режиссером. Он хозяин.
– Режиссер сегодня не хозяин. Зависит от денег.
– Тогда кинооператор. Ни от чего не зависит. Наемный работник. Его наняли, он снимает, – нашлась Фира.
Все замолчали, пронзенные находкой.
– Операторы пьют как лошади, – усомнилась Надька.
– А лошади разве пьют? – удивился Марк. – По-моему, нет…
– МГИМО, – объявила Надька. – Будет дипломатом. Будет жить в капиталистической стране.
МГИМО – Институт международных отношений. Туда, как рыбы на нерест, устремлялись все дети высокопоставленных родителей.
Дипломат – путь к благополучию. Жить в какой-нибудь тихой Голландии, сорок видов сыра и пятьдесят видов колбасы. А в нашей социалистической республике – два вида сыра: российский и пошехонский – и три вида колбасы: копченая, вареная и варено-копченая.
Надька устремилась, как веретено, крутясь и продвигаясь, и ей удалось просунуть Максима в святая святых – МГИМО.
Настал день собеседования. Максим опоздал. Почему? Потому что не торопился. Он спустился в метро и доехал до станции ВДНХ. В тех краях находилась Киностудия им. Горького, а рядом со студией – Институт кинематографии.
Максим самостоятельно, без всякого вмешательства прошел конкурс и поступил на операторский факультет.
На курсе Максим был самым молодым. Молодость – не всегда достоинство. Максим выглядел как переросший щенок. Хотелось, чтобы он стал настоящей зрелой собакой. Но это преображение – впереди.
Девочек в группе практически не было, зато на актерском – куча-мала.
Максим влюбился в Зарину. Зарина – осетинка, исполненная очей. Портреты нежной девы затопили, захлестнули весь дом.
Надька испытывала ревность. Она не доверяла красавицам. Жена должна варить борщи и рожать детей, а не показывать всему свету свои прелести.
Максим зверел и орал на мать:
– Ты ее не знаешь!
– А зачем она пошла в артистки? Тут и знать нечего.
История с Зариной разрешилась довольно быстро и в Надькину пользу. Зарина влюбилась в сокурсника Мишу Карташова – талантливого, нищего и пьющего.
Максим месяц не выходил из своей комнаты. Лежал лицом в стену и молчал.
Надя и Марк помчались в автомобильный салон и купили своему мальчику «мерседес». Пусть отвлечется.
Максим действительно отвлекся. Поступил на курсы вождения. Он долго не мог получить права, постоянно допускал ошибки. Инструктор был тугой, как ржавый замок. Все это не имело конца и края и продолжалось до тех пор, пока Надька не заплатила инструктору мзду. Довольно внушительную.
Далее Макс стал выезжать самостоятельно. Надька хватала такси и ехала за ним следом. Зачем? Чтобы в случае аварии оказаться рядом. Но что можно изменить, если авария уже случилась? Однако Надька не хотела внимать голосу разума. Ее Мася выезжал на минное поле. Опасность грозила отовсюду. Даже если он не нарушит правила движения, то рядом или сзади может оказаться идиот, от которого неизвестно что ждать. Надька ехала следом за сыном, буквально конвоировала его.
Макса раздражало преследование матери. Он бесился. Не мог сосредоточиться. Но Надька не в состоянии была остаться дома, зная, что ребенку каждую секунду грозит верная гибель.
Марк Григорьевич нанял опытного водителя, который садился
