Я все устрою!
Мать не унималась, ее слова еще долго звенели у меня в ушах, когда мы торопливо сбегали вниз по лестнице, шли по ночному городу, ощущая свободу и не думая о том, где остановимся. Не ожидала мать такого исхода. Она осталась одна. «Я даже ее брата увел — своего дядю Колю». Отец был в больнице и ничего исправить не мог.
Это был фактически побег из дома. Когда-то я уже совершал подобный поступок. Правда, я теперь был не один Я шел вперед, не обращая внимания ни на что, держа под руку Оксану. Мой язык не унимался, я говорил и говорил.
— Я знаю, куда мы сейчас с тобой отправимся! На вокзал. Сядем в поезд и катнем к моей родственнице — тете Любе. Она живет в селе. Я давно хотел…
— Нет! — сказала в ответ Оксана. — Уже поздно. Мы поедем ко мне домой. — Я, хоть того и не желал, был вынужден ей подчиниться и в качестве жениха предстать перед родителями девушки.
Оксана возражений от матери или от отца не ждала. Она все устроила так, чтобы лишь констатировать факт:
— Вот, — сказала девушка, — это моя, та самая, подруга, у которой я остаюсь, время от времени, на ночь. Я с ним живу. А сейчас мы устали, разговаривать не хотим и отправляемся на покой, — и она, схватив меня за руку, потянула к себе в комнату. Затем громко демонстративно закрыла дверь.
Я толком ничего не рассмотрел: ни квартиру, ни мать своей подруги, что она собой представляет, ни отца. Более близкое знакомство с родителями Оксаны состоялось позже. Ирина Петровна, в отличие от моей матери Веры Кондратьевны, старалась быть женщиной интеллигентной:
— Ну, как же так доченька, вы ведь с Николаем не женаты. Что скажут люди?
— Тогда мы будем спать на улице, — выдала Оксана, — или же отправимся в село к его тетке. — Ирина Петровна и слышать о тетке не хотела.
— Пошли Николай, — сказала мне подруга и дернулась в сторону двери, но Ирина Петровна вдруг вскочила, и закричала своему мужу:
— Александр Васильевич не пускай их. Пусть остаются. — И мы остались.
Оксана была единственным ребенком в семье. С ней было невозможно не считаться. Меня она ни разу не оставляла без внимания. До конца я так и не понял ее родителей. Они, конечно, с дочерью старались быть строгими. Возможно, это было связано с тем, что не все им в ее характере нравилось. Но изменить дочь нельзя было. Тут как говорят: «Что есть, то есть».
Я, что интересно, ушел к Оксане не один, а с дядей Колей. Без брата Николая мать жить долго не могла, порой мне казалось, что не я, а он ей был нужен, необходим, как воздух. Но отослать дядю Колю домой я не мог, без меня, не было и его.
Мать не раз побывала на заводе, где я работал. Она пыталась на меня давить через администрацию предприятия, не поленилась, разыскала в моей записной книжке номер телефона девушки и изо дня в день названивала мне, просила вернуться. Она чувствовала вокруг себя пустоту.
— Коля, ладно, приводи эту, свою. Я ругаться с ней не буду, клянусь тебе.
Я не выдержал. Мне стало жаль мать. Однажды я сказал Оксане:
— Слушай, поехали ко мне. Мать согласна на то, чтобы ты жила со мной. Я, так думаю, скоро должен выйти из больницы отец. Представь — он приедет домой, а меня нет!
Девушка возражать не стала. Мать ее встретила хорошо и долгое время нас не трогала. Однако так долго продолжаться не могло. Несоответствия, которые явно были между мной и дядей Колей, и которые, так как рядом со мной была Оксана, она видела, ее часто злили. Я хорошо знал свою мать и боялся, что она не выдержит и снова «взорвется».
Девушка, конечно, была не подарок. Но она отвлекала меня от дурных мыслей. Еще на меня благотворное действие оказывала водка. Окно, зияющее своей чернотой, манило меня. Я прилагал немало сил, чтобы не подходить к нему. Казалось, мгновение и я брошусь в него подобно брату Валере. О его поступке я старался не думать. Не думать было ох как нелегко.
Оксана не раз выводила меня из состояния депрессии. «Лечила» — упрямством. Мы с ней порой сталкивались как два камня. Я не понимал ее.
Во время застолья моя подруга могла выпить не меньше, чем я. Но, что было противно, в нее не лезло, а она лила в себя водку и лила — рюмку за рюмкой. После попойки еще хвалилась:
— Коля, а я ведь была на высоте, не подкачала, скажи — не подкачала ведь?
— Нет, не подкачала, — отвечал я и, забывая обо всем, окончательно переключался только на нее.
Курить девушка стала, также с оглядкой на меня. Хотя и раньше баловалась, но после встречи со мной вдруг засмолила как паровоз. Для отца Оксана была одним из предметов интерьера и ничем не отличалась от шкафа, стола или стоящего у окна стула. Он девушку не замечал, а тут как-то случайно поперхнувшись дымом ее сигареты, не выдержал:
— Оксана, ну как же так можно?
— Вот еще! Сейчас многие курят и ничего. Хотите, я выйду на балкон?
Мать вздыхала, провожая глазами неизвестно откуда взявшуюся невестку.
Мы были похожи характерами. Однажды про меня и Оксану старушки у подъезда так и сказали: «Два сапога — пара».
Мы дополняли друг друга и в быту, и на работе. Жизнь шла по инерции. Какой-то определенной цели в своем существовании я не видел. Чего мне хотелось? Трудно сказать! Мечты моей девушки также были просты и вульгарны.
Я на работе не горел. Мой брат Валера в отличие от меня был трудолюбив и смекалист, и, если бы не его поведение, а также пьянство, наверняка бы, он выбился в люди. Валера, в отца и в мать пошел, перенял трудолюбие с генами. Мне до него было далеко. Я думаю, специальность токаря была не моей — не подходила мне. Однообразие убивало: поставил заготовку в патрон, зажал, включил станок, затем отключил, вытащил деталь, проверил на размеры, бросил в ящик — и снова все сначала. Через пять-десять минут голова у меня уже гудела.
Мать бегала по общественным организациям хотела из меня сделать полноценного человека. Это меня еще сильнее злило.
Моя подруга работала контролером по качеству, принимала продукцию. Также, как и я, Оксана успехов не делала. Начальник на нее постоянно ругался. Девушка была невнимательна и
