отстегнул сакс от спины, нажимая ладонью на дверь сарая. Ребенок угрозы не представлял, но ребенок, которого использовали в качестве приманки, был куда как более опасен.
Я приоткрыл дверь ногой и осторожно вошел. Воздух пропитался пылью, а также тяжелым запахом сырой соломы. Возле стен стояли бочки с кукурузой и овсом. На ржавых крючках висели старые топоры и лопаты.
Я покатал сакс в ладони, принюхиваясь в поисках страха и высматривая ребенка. Ничего не было. Она словно растворилась, как утренний туман. Сарай был пуст.
Клинок повис возле моего бедра. Что же за устрашающим альвером я был, если меня обдурил треклятый ребенок? Я шагнул к двери, но помедлил, ухватившись взглядом за бочку возле дальней стены. На ней сидела мягкая игрушка – лошадка из мешковины.
Я крепче стиснул рукоять клинка. Посмотрел направо и налево, затем подошел к бочке.
Лошадка была потрепанная, может, любимая игрушка какого-то ребенка. Одного глаза-пуговицы недоставало, и из шва на одной ноге торчали нитки, как будто ее не раз перешивали.
Я ничего не заметил в руках девочки, но кто еще мог оставить здесь такую вещь, если не ребенок?
Грудь сдавило тисками в тот самый момент, когда мои пальцы сомкнулись на грубой бечевке ее гривы. В голове разыгрались тени. Детский смех звучал в воспоминаниях. Нечеткий, словно я был под водой.
Подушечкой большого пальца я потер одинокий глаз лошади. В животе разлилось что-то горячее, и…
– Я знала, что ты всегда любил Асгера.
Лошадь выпала из моих рук, когда я рывком развернулся, выставив клинок.
Смех – женский – прокатился по сараю, как будто паря на быстрых крыльях.
Мои глаза метнулись к перекрытиям. Вперед наклонилась фигура в капюшоне, ее ноги свисали с края одной из балок.
– Покажись, – рявкнул я и наставил сакс на балку.
Она снова засмеялась.
– Убери свой маленький меч – может, и покажусь.
Ее голос царапал мне позвоночник, и как и от каждого треклятого человека, что я встречал этим утром, от нее совсем не пахло страхом.
Я убрал меч в ножны и сделал шаг назад. Женщина ухватилась рукой за балку, на которой сидела, как на насесте, и свесила ноги с края. Пару мгновений она так и болталась, а потом спрыгнула, приземлившись на корточки.
Мои пальцы дрожали. Предвкушение от того, что я сейчас выну меч, ударило в голову, когда она встала и сделала несколько осторожных шагов в мою сторону.
– Боги, – сказала она, чуть дыша. – Я и молила об этом моменте, и боялась его.
– Назови свое имя, – потребовал я. – Это ты подослала мелкую воришку?
Женщина шагнула вправо, а я – влево. Мы начали медленно кружить друг против друга, но она не показывала своего лица.
– Да. Ханне не терпелось взглянуть на тебя.
Ханне. Горячая, острая боль вонзилась мне промеж глаз. Миг – и ее уже нет, но упоминание имени ребенка будто пробило мне череп. Тяжесть этого добавилась к жжению желчи где-то в горле. Будь я один, я мог бы упасть на колени и ждать, пока меня не стошнит.
– Похоже, тебе нехорошо, – прошептала женщина. – Начинается, так ведь? Оно мучает тебя.
– Женщина, ты вернешься со мной в Черный Дворец и предстанешь перед трибуналом за ту роль, что сыграла в похищении…
– Я могла бы забрать боль, – ее голос не дал мне сделать еще один шаг, в то время как она сама приблизилась ко мне. Еще шаг, третий, женщина остановилась всего в десяти сантиметрах от меня, полнота ее губ уже виднелась под капюшоном. – Я бы забрала эту боль ради тебя. Я проведу тебя через это.
– На колени, – потребовал я. Мой загривок покалывала тревога. – Ты будешь связана и возвращена в Черный Дворец.
– Нет, – мягко ответила она. – Не буду.
Своими длинными пальцами женщина стянула шерстяной капюшон.
Мое тело застыло. Камнем, скованным ненавистью. Или желанием. И тем, и другим? Я не мог понять.
Кишки скрутило от этой дикой двойственности, когда ее глаза нашли мои. Словно мокрая трава после дождя. Ее волосы были кроваво-красным закатом – чистый огонь и энергия. Те самые волосы, что падали мне на лицо, когда она раскачивалась, сидя на мне верхом в тех чертовых снах, что я смотрел всего пару часов назад.
Все удовольствие стянулось в узел боли и ненависти, когда ее лицо глубже запало в мой разум.
В следующий миг я вынул сакс и сделал резкий выпад в ее сторону. Она увернулась и отскочила за толстую балку. Слишком быстро, чтобы это было естественно. Я выругался себе под нос и прокрутил клинок в руке.
– Воровка.
Она наклонила голову, высовываясь из-за балки.
– Повелитель теней.
– Меня не так зовут, – мой клинок рубанул по дереву, щепки посыпались на солому, покрывающую пол.
Она хихикнула за моей спиной.
Я тут же развернулся. Эта женщина, верно, родом из преисподней, если двигается, словно тень.
– Ты замешкался, – сказала она, в ее голосе была насмешка. – Когда ты меня только увидел, ты замешкался. Используй голову, подумай. Почему ты сразу не напал?
Лицо будто вспыхнуло огнем. Я ощущал жгучее желание пролить ее кровь, лишь бы больше не было гнусных мыслей о ней, придавленной к моей постели. Я был предателем, слабаком и стыдился того положения, которое занимал.
– Больше не мешкаю, – прорычал я и сделал выпад клинком ей в живот.
Женщина отскочила так, чтобы я не мог дотянуться. Ее лицо отразило боль.
– Ты колеблешься, потому что мир вокруг тебя неправильный. Признай это. Тебя разрывает надвое, и ты не знаешь почему.
Сердце забилось быстрее. Откуда… откуда она узнала?
– Ты убиваешь не раздумывая, воровка. Я заставлю тебя предстать перед судом либо прикончу прямо здесь. Мне все равно, но так и так тебе конец.
Я думал, что она побежит, но вместо этого женщина посмотрела мне в глаза. Ее плечи вздымались от глубоких вдохов. В глазах стояла боль, веснушчатые щеки покраснели.
– Ты прав. Я бы убила любого человека, украла что угодно, сожгла любой город, чтобы тебя освободить, – ее голос сорвался.
Она несла чушь. Я не был пленником, но ее слова ввинтились мне в кости, вытаскивая наружу то беспокойство, что я пытался игнорировать. Почему она встретилась со мной здесь? Зачем вообще со мной заговорила? Ивар рассказывал мне отвратительные вещи об этой женщине. Настаивал, что она – какое-то злобное отродье фейри, обладающее силой соблазнять мужчин, подчиняя своей воле.
Может, Хаген Штром пал жертвой ее чар и уничтожил свою семью. Она была опасной, коварной и пленительной.
Я презирал ее.
Пусть даже
