Ему тревожно, я это сразу чувствую.
— Нет, малыш, — спешно подхожу к нему и присаживаюсь. Глажу бархатную щёчку и целую в носик. — Всё хорошо.
— Мне показалось…
— Нет, Роман, — к моему удивлению вклинивается Нажинский, а не уходит молча, как обычно. — Мы с мамой просто обсуждали некоторые важные вопросы и пока не пришли к консенсусу.
— Кон… сун… су…? — пытается выговорить Рома, глядя на отца.
— Общему решению, — находит Нажинский более понятный вариант. Конечно, что удивительного, что четырёхлетний ребёнок не понимает слово «консенсус»? — Но тебе не стоит переживать, мы с этим обязательно разберёмся.
А потом вообще происходит странная вещь. Ярослав подходит и прикасается ладонью к макушке ребёнка, гладит в пару движений. Самое интересное, что его, кажется, и самого это удивляет. А вот Ромка сразу выдыхает всё напряжение, расцветает и улыбается, подходит и обнимает Нажинского за ноги.
— Ну, мне пора, — Ярослав на несколько секунд кажется растерянным. — До вечера, парень.
— У нас сегодня партия в шашки или мультик?
— Давай вечером решим.
Вот так спонтанность. Даже не запланирует и не запишет в ежедневнике? Или не сообщит секретарше, чтобы внесла в планер?
Нажинский уходит, мы с Ромкой тоже собираемся и едем в детский сад. Как и вчера, я провожаю его в группу и иду в кофейню по соседству работать. В двенадцать у меня маникюр, и я как раз успеваю закончить расчеты и отправить готовый документ заказчику.
Мастер работает качественно и быстро, и уже в половину второго я выхожу из салона. Достаю телефон, чтобы вызвать такси и вдруг с ужасом обнаруживаю четыре пропущенных от воспитательницы. Почти час назад!
Воспитатели вряд ли звонят родителям посреди дня, если всё в порядке. Зачем? Уточнить какие-то данные можно и в сообщении. Но четыре пропущенных — это срочно. А я не слышала! Звук зачем-то выключила. Точнее, на ночь ставила на вибро, а утром забыла включить снова.
Руки сразу начинают дрожать. Я скорее набираю номер воспитательницы.
— Анна Фёдоровна, — торопливо тараторю я, когда она отвечает. — Это мама Ромы Жадана, вы звонили, я не слышала, извините. Что-то случилось?
— Здравствуйте, София, — отвечает, а я по голосу пытаюсь спрогнозировать, всё ли в порядке. — Роман жаловался на боль в животе, и его несколько раз вырвало.
О Господи.
— Я уже еду, скоро буду.
— Мы не дозвонились вам, поэтому набрали Ярославу Юрьевичу. Он забрал мальчика минут пятнадцать назад.
— К…куда забрал? — мой мозг, который затопила тревога за сына, тормозит.
— Домой, наверное. Это вы ему позвоните.
— Да, конечно, — смущённо отвечаю воспитателю, прощаюсь и отключаю звонок.
Нажинский забрал Рома? Уехал раньше из офиса? Ничего себе. Но ведь он не знает, что делать, я уверена. Не дай Бог ещё какое-то лекарство ему даст, которое нельзя детям.
Набираю Ярославу, кусая ноготь со свежим маникюром от нетерпения.
— Ярослав, где вы? — спрашиваю, едва он отвечает. — Как Рома?
— Не очень, — отвечает вполне спокойно. Как можно быть таким спокойным, отвечая «не очень» на вопрос о состоянии ребёнка? — Мы подъезжаем к клинике.
— Какой? Где? Я тоже сейчас приеду.
— «Мед плюс» на Баррикадной.
— Еду.
Я отключаюсь и вызываю такси. Сев в машину, напряжённо застываю, вдавив ногти в ладони.
Только бы с Ромкой ничего плохо не случилось!
27
Как назло, такси едет чрезвычайно медленно. Кажется, будто пешком будет быстрее, хочется выйти и рядом побежать. Но это, конечно же, не так. Просто я очень встревожена. До паники буквально.
Такси тормозит у клиники, я выскакиваю едва ли ещё не на ходу и бегу к ступеням, у стойки ресепшн нагло расталкиваю других посетителей и обращаюсь к администратору.
— Девушка, в течение получаса сюда привезли ребёнка, где он?
— Ждите, пожалуйста, у меня очередь, — отвечает она максимально приветливо. Частная клиника — грубить не принято, но и уважать других нужно. Спасибо ей, но мне сейчас не до этого.
— Прошу вас, это мой маленький сын, ему стало плохо в саду и…
— Второй этаж, дверь номер шесть — хирургия. Пожалуйста, только наденьте бахилы, туда без них нельзя, — отвечает она.
— Спасибо!
О Господи! Хирургия! Мой малыш, ну что же с тобой? Неужели аппендицит?
Я выдёргиваю из стойки пару бахил, кое-как их натягиваю их, бранясь на слипшиеся края, и несусь по лестнице на второй этаж, куда и указала администраторша. Проскочив одну из полупрозрачных дверей, едва не налетаю на Нажинского, который стоит в коридоре.
— Где Рома? — спрашиваю, голос дрожит, в груди всё вибрирует в такт быстрому сердцебиению.
— В процедурном с медработниками. Вызвали хирурга, чтобы подтвердить или опровергнуть аппендицит. Хирург уже пришёл, он как раз с ним.
— Ты оставил его там одного с чужими людьми! — порываюсь пройти в процедурную, но Нажинский сжимает мой локоть, удерживая на месте.
— Эти люди там пытаются ему помочь. Доктор попросил меня выйти.
— Но Роме страшно! Но он совсем ведь маленький.
— София, успокойся, — говорит выдержано, всё ещё удерживая меня за локоть. — Ему нормально. Живот болит, но он понимает, что ему тут хуже не сделают, а помогут. Рома, в отличие от тебя сейчас, в адеквате.
Я уже набираю в грудь воздуха, чтобы резко ответить на обидное замечание, но потом сдуваюсь. Сейчас не место и не время, чтобы спорить.
— Ему сильно плохо?
— Я не знаю, как ответить, — Ярослав пожимает плечами. — В машине хныкал немного и пару раз его тошнило.
Мне беспокойно. Ожидание нескольких минут мне кажется вечным. Нажинский спокойно стоит у двери, а я хожу туда-сюда, измеряя вдоль и поперёк шагами несколько квадратных метров коридора. Внутри всё будто трясётся.
Но вот выходит доктор, и я вся сжимаюсь в ожидании вердикта.
— Это не аппендицит. Дискинезия желчевыводящих путей, обострение. Ему поставили спазмолитики, через час заберёте мальчишку домой. Лечение и диету я написал, если будут вопросы, там мой телефон указан.
Я выдыхаю с облегчением. Напряжение исчезает так внезапно, что я даже ощущаю кратковременное лёгкое головокружение.
— Спасибо, доктор, — Нажинский протягивает ему руку и крепко жмёт.
— У вас крепкий парень, Ярослав Юрьевич, — улыбается врач.
— А к нему можно? — вклиниваюсь я.
— Да, конечно.
Я вхожу в процедурку, и сердце сжимается при виде моего сыночка и иглой и трубочкой в руке. Так уж повелось — меня любое отклонение в его состоянии повергает в шок и панику. Знаю, что это ненормально, и что мне нужно учиться относиться более адекватно, но не получается. Все мысли и интересы сразу же атрофируются, как только с Ромкой что-то не то.
А сейчас я ещё и чувствую жуткую вину за то, что не
