и неправды.
— Тогда почему?
Борей направил взор лазурных глаз, внутри которых таилось целое небо, в ту же сторону, что и генерал.
— Потому что, генерал, я боюсь, что ты можешь оказаться прав, — тихо прошептал Борей. — и тогда, если то, что ты увидел за Вратами истинно, ты мы уже сидели так с тобой и будем сидеть снова и мне уже было страшно и снова станет страшно, а значит, что мой удел быть трусом. Из раза в раз. Из раза в раз…
— Тогда встань вместе со мной и…
— Не проси, — перебил Борей и снова тронул струны. — во всяком случае — не об этом.
Он выдохнул и чуть печально улыбнулся.
— Тогда могу ли я попросить тебя о другом?
— О чем?
— Когда закончится война и волшебник разобьет мою душу и скует меня цепями на Горе Черепов, ты сможешь спрятать у себя мою тень? Один человек, у которого будет лишь половина души, за ней придет. Не скоро. Очень нескоро. Но придет.
— Твою тень? Зачем? И кто за ней должен прийти?
— Ты и сам поймешь, — пообещал Черный Генерал и снова повернулся к рассвету. — когда ты отыщешь свою храбрость, Борей, и встанешь со мной плечом к плечу в последней битве — ты и сам все поймешь.
* * *
— Вы не торопитесь, генерал, — Эваалел отсалютовал ему пиалой. — напиток крепкий даже для нас, так что пейте медленней.
— Да, — просипел Хаджар, усилием воли заставляя стихнуть волны боли, бьющиеся о стенки черепа. — спасибо… давайте продолжим.
Глава 1844
Какое-то время Эваалел разглядывал Хаджара с легкой ноткой подозрения в глазах. Как и в мире смертных — адепты почти никогда не лезли к другим с ненужными расспросами. И, чем выше по ступени развития, тем ярче это проявлялось.
Если в самом начале становления адепта расспросы считались неуместным панибратством, то в Империях — хамством, а в Чужих Землях — оскорблением.
Да, разумеется, главу Золотого Неба не мог не заинтересоваться тот факт, что у Хаджара так сильно заболела голова, что тот на какое-то время потерял нить разговора. Просто потому, что даже для Безымянных адептов подобная история была невозможна.
Нет, голова, как и любая другая часть тела, разумеется, могли болеть, но по вполне вероятным причинам. И их было всего несколько: чужое проклятье, незажившая рана после боя, побочный эффект техники медитации.
И если Эваалел мог и потеряться в догадках из-за чего именно у генерала, обладающего непомерной, для своего возраста, силой могла произойти такая вспышка, то вот Хаджар… он даже не тешил себя иллюзией того, что сможет понять в чем причина.
Голова у него болела почти всегда, просто раньше он придавал этому особого значения. Но чем дальше по пути развития, чем сильнее становился, тем все ярче вспыхивал пожар внутри черепной коробки.
И самое неприятное — Хаджар никак не мог понять, что именно происходило в те моменты, когда он терял сознание. Причем не от боли, потому что он испытывал и посильнее, а просто… потому что. Как если бы кто-то просто выключал у него в сознании свет, а сам Хаджар не имел над этим ровно никакого контроля.
Какое-то время генерал даже сетовал на своего узника внутри души, но если бы за этим действительно стоял Черный Генерал, то какой ему смысл устраивать подобные представления, если он мог попросту захватить тело Хаджара и уничтожить его душу.
— Вы здесь, генерал?
— Да, — немного заторможенно кивнул Хаджар. — Я вас внимательно слушаю.
Эваалел выгнул бровь в недоуменно, но ничего не сказал.
— Я рассказывал вам о том, что среди нас есть как минимум двадцать обладателей Закона, из которых десяти готовы к вознесению.
— Я помню.
— Нисколько не сомневаюсь, — глава Золотого Дома произнес это таким тоном, что вроде и соврал, но как-то без укора и упрека. Хаджар имел нюх на интриганов и… что удивительно, от Эваалела интриганом вообще не пахло. — И, поскольку только один бессмертный, раз в десять тысяч лет, получает право вознестись, то… о, вижу вы и об этом не осведомлены.
Хаджар покачал головой. От Хельмера он узнал только примерное соотношение количества смертных, бессмертных, богов, духов и демонов. Что удивительно, меньше всех оказалось именно бессмертных.
Но тут тоже имелась небольшая поправочка — бессмертных из числа… бывших смертных. Потому что демоны и духи не попадали в страну бессмертных, даже если становились такими. Они ведь находились в несколько иной «сфере реальности».
— На самом деле никто не знает, когда это перестало быть традицией и стало данностью, — Эваалел налил еще немного напитка из кувшина в пиалы и протянул одну Хаджару. Тот принял, но пить не стал. Его все еще немного мутило. — Когда-то давно, в эпоху тернитов, существовал обычай, генерал, по которому отбирались десять сильнейших из них. Так сказать — столпов мира смертных. Хотя тогда мир был куда меньше, поскольку терниты не умели перемещаться на большие расстояния.
Хаджар кивнул. Он помнил эти забытые легенды, тянущиеся еще с эпохи Пьяного Монаха. В те времена море, отделявшее десять королевств от восточных долин — считалось не пересекаемым океаном, а сеть озер между королевствами и Морем Песка — морями, где правила королева пиратов Рейка, возлюбленная пепла.
И в те давние времена терниты жили довольно… кучно. Это уже потом, с появлением способов перемещения, мир стал расти; не говоря уже про появление пути развития, практикующих и адептов.
— Когда-то давно, — продолжил Эваалел. — на вершине силы стоял… не помню, как это правильно называет — волхв, ведун? Не помню… у тернитов вечно что-то не так с названиями было. Ну так вот — этот тернит был способен создавать иллюзии, которые смешивались с реальностью и становились ей. Тогда еще никто не знал, что так проявлялся его закон, но… — глава дома отпил немного напитка, не обращая при этом никакого внимания на Харлима. — С ним бился наш король, который овладел тогда Правилом, но из-за непонимания пути развития нарек его «шестой формой терны».
Хаджар слышал и эту историю. Причем в таком количестве вариаций, что сложно было определить, где заканчивалась пусть и приукрашенная, но правда, а где начиналась откровенная выдумка.
— И, с тех пор, это стало сперва традицией, а затем и данностью.
— Чтобы вознестись надо сразиться с королем?
— С Пеплом? — переспросил Эваалел и покачал головой. — Боюсь, если бы это было так, то за прошедшие эпохи Седьмое Небо не получило бы ни одного нового младшего бога.
Ну да… разумеется. Пепел ведь находился на одном уровне силы с Королевами Фае, Князем Демонов и Яшмовым Императором. Единственный смертный, за всю историю, равный богам.
Хотя, называть «смертным» сына верховной чародейки древнего королевства и принца Ифритов — язык особо не поворачивался.
— Тогда…
— Как и многие эпохи назад, — кивком обозначая извинения, перебил Эваалел. — Раз в десять тысяч лет, на королевской территории, происходит состязание десяти сильнейших Бессмертных. Записаться на них может каждый желающий, но иногда желающих даже меньше, чем десять… но не суть.
Очередной турнир… кажется, куда бы Хаджар не сунулся, ему везде и всегда будут встречаться турниры и соревнования. Но, если задуматься, такова суть Безымянного Мира — в бесконечной борьбе за все. За право даже не дышать, а на то, чтобы кто-то признал, что ты в целом — существуешь.
Наверное, для простого обывателя это звучало дико. Как можно кому-то доказать, что ты существуешь, если вот «ты» есть. Живешь. Ешь. Срешь. Размножаешься. Но для тех, кто шагами меряет тысячи лет этого не достаточно. Право на признание своего существование надо было заслужить… или завоевать.
— И, разумеется, следующий такой турнир совсем скоро, — проворчал Хаджар.
— Чуть меньше, чем через год, — кивнул Эваалел. — Ну и, конечно же, для каждого такого состязания все участники стараются накопить как можно ресурсов. Укрепить свои Законы, найти новые техники или отточить старые, собрать побольше артефактов.
Страна Бессмертных… Хаджару хотелось смеяться. Пока что он не увидел в ней ничего, что отличалось бы от Чужих Земель, Империй или Королевств. А если задуматься, то и в них самих, кроме декораций, отличий не обнаруживалось.
— И, ка существует традиция о том, что победитель турнира получает право на вознесение, так же есть традиция за год до состязания собирать экспедицию в Сокровищницу Короля.
