Я помню. Ну-ка дай мне свой ремень.
А что? Это в самый раз. Выпорол я пацаненка от души, до хороших рубцов, но не перебарщивал. Тот держался хорошо, вначале молча терпел, потом немного помычал, но орать не стал. Видимо, гордый.
Закончил я с учебой, вдел ремень в штаны Эрве (у того рука покусана), повернулся к пацаненку... Тот весь пунцовый, смотрит зло и... непонимающе. До самого вечера мелкий не промолвил ни слова, ехал с опущенными глазами и только пылающие уши показывали, что с ним что-то не так.
Вечером, когда укладывались спать, я спросил его:
- Как тебя зовут?
- Дири, - с неохотой ответил пацаненок.
Точно, Дири, в деревне его так называли, да я за всеми передрягами подзабыл.
- Дашь слово, что не сбежишь и на нас не набросишься?
- А то что?
- Свяжем, как младенца. Не пошевелишься.
- Вяжите, - выцедил он.
- А если я тебя попрошу слово дать, дашь?
Тот замолчал, о чем-то размышляя.
- Дам, - опять с неохотой ответил пацан.
- Ладно. А руки и ноги все равно свяжу. Но шевелиться можешь, и не затекут они. Значит, даешь слово?
- Даю.
Почему я так поступил? Я и сам не знаю. Мог бы, конечно, его связать так, что тот до утра пошевелиться бы не смог. Только потом долго пришлось бы подвижность рук и ног восстанавливать, время терять. А так он и слово дал, а слово, кажется, держит, но все равно связан, трудно без шума развязаться. Все равно придется вполуха спать.
Дремал я чутко и ночью проснулся от какого-то шума, который доносился с того места, где лежал Дири. Прислушался. Да он плачет! Тихо, чтобы не слышно было. Надо же! Не хотел тревожить, ну, поплачет чуток, успокоится и заснет. Но тот не переставал.
Пришлось подняться и тихо, чтобы не разбудить Эрве (вот кто спал хорошо и крепко!), подойти к пацаненку. Тот чуток затих, хотя носом еще шмыгал.
- Ты чего? – шепотом спросил у него?
Тот глянул в сторону спящего Эрве и промолчал. Я, кажется, понял. Не хочет, чтобы Эрве знал. Так? Или я ошибаюсь? Но все равно подхватил связанного по рукам и ногам пацана и оттащил в сторонку.
- Так чего?
- Я же тебе чуть голову не проломил. И воды не давал. И бежать хотел.
- И что?
- А по ребятам таким заклятьем вдарили, а они только подраться захотели. Ну, схватить, тоже хотели. Но ведь тебе они ничего сделать не успели, это ты сам им носы раскровянил.
- Ты хотел, чтобы Эрве по тебе заклятьем вдарил? До вечера бы корчился.
- Не хотел, конечно. Я что, дурак? Но ты ему и не дал.
- Я все равно тебя наказал.
- Это разве наказание? Да меня каждую неделю...
- Отец строгий?
Успокоившийся пацан вдруг снова отвернулся и рукой, гляжу, под глазом трет. Снова слезы пошли?
- Ты чего?
- Нет у меня отца.
- А мать?
- И матери. Я илот.
Что такое илот, я уже знал. Раб не раб, но по статусу ниже слуги. Вот это да!
Теперь я замолчал, переваривая информацию.
- А этот ваш, Уструй, кто он?
- Хозяин. Мой.
М-да. А пацан все-таки гаденыш. Это еще мягко говоря. Сам илот, так еще и выслуживается перед хозяином. Чуть ли не на задних лапках перед ним ходит. Вон как себя нахваливал, что меня в плен взял. Подло, кстати, взял. С гнилью пацан. С гнилью.
Утром, когда Эрве проснулся, я пошел на охоту. Способности более-менее восстановились. Медведя не завалю (шутка), а на птичку сил хватит. Когда через час вернулся с добычей, гаденыш удивленно вытаращил глаза, а потом на меня все смотрел, думал, что не замечу.
В путь тронулись, когда солнце высоко поднялось. Нога немного подлечилась (Эрве спасибо), поэтому до привала проехали немало верст. Теперь, кажется, от деревни удалились достаточно, сигнальной защиты быть не должно. Можно и с пацаненком расставаться. Связать его? Да ведь без толку, веревку только зря тратить. Развяжется быстро, зубами, если что, перегрызет. Тогда усыпить, пережав сонную артерию. Поспит часок-другой, ничего с ним не случится.
- Ну, - говорю, - радуйся, сейчас мы расстанемся, а тебя отпустим, беги к своему Уструю. Доложишь, в какую сторону мы едем.
- Не хочу.
- Что не хочешь?
- С вами хочу.
- Боишься, что накажут за то, что мы сбежали? Ты еще и трус.
Это я, наверное, зря его решил подначить. Но удержаться не мог, уж больно на него зол был. А пацаненок вспыхнул, глазами сверкнул и неожиданно согласился.
- Да, боюсь. Считай, что трус. - И вдруг тон сменил. – Господин, возьмите меня с собой. Если хотите, то пусть этот вдарит по мне всей силой. А мне кляп суньте, чтобы шума не было. Рубашку раздерите. Только возьмите.
- Нет, такие мне друзья и попутчики не нужны. Возвращайся-ка к себе обратно. В ногах поваляйся, прислужничай, хитри, подлиничай, глядишь, еще кого-нибудь поймаешь. Ты выкрутишься.
И нажал рукой на его сонную артерию.
Глава 6
Глава шестая. Дири
Он, насколько себя помнил, всегда жил у господина Уструя. Тот был старостой поселения, жители которого занимались грабежами, благо караванная дорога была в десяти верстах от них. На большие, хорошо охраняемые караваны нападали крайне редко, да и то силами всех близлежащих селений, которые признавали власть грасса Трастена.
Две трети всего добытого приходилось отдавать грассу. Это очень много, учитывая, что добыча доставалась зачастую кровью нападавших. В их поселении у трети ребят не было отцов
