два года, в восемьдесят восьмом. А потому предстоящая операция была довольно рискованной.
— Евгений Семенович, я не могу вам приказывать, — с явным напряжением в голосе произнес Апшилава, — поэтому попрошу. Сидите в машине и не высовывайтесь, пока мы будем их брать.
— Не беспокойтесь, Эдуард Асланович, — я кивнул. — Геройствовать не планирую.
Конечно, хотелось ответить по-другому. Внутри каждого взрослого мужика живет безрассудный мальчишка, которому хочется в самое пекло. Вот и в моей голове против воли крутилась картинка, как я отважно отвлекаю преступников, пока милиционеры рассредоточиваются по двору. Потом бандиты выходят, тот самый рецидивист держит перед собой одного из школьников под прицелом. Срывается, открывает беспорядочную пальбу, я бросаюсь и закрываю собой ребенка. Ранение, операция, хирургическое отделение и взволнованное лицо Аглаи. Взволнованное и одновременно восхищенное.
Это очень красиво смотрится в мыслях. А еще в кино. Вот только реальность гораздо проще и прозаичнее. Об этом мне рассказывали полицейские, с которыми я катался по Любгороду, готовя очередной репортаж. Нет никаких эффектных бросков, кинематографичных приемов, залихватской стрельбы. Есть грязь, кровь и мат, а порой — смерть. Причем последняя выглядит настолько неприглядно, что об этом не принято говорить. И если бы я даже выжил после нафантазированного броска, последнее, чего мне бы хотелось, это попасться на глаза любимой женщине.
— Приехали, — Эдик отвлек меня от сложных размышлений и еще раз напомнил: — Оставайтесь в машине. Матвеич, головой отвечаешь.
— А то, — отозвался пожилой водитель.
Возле старинного здания с аркой уже стояли несколько милицейских машин, сотрудники оцепили его, чтобы пресечь любую попытку побега. Эдик хлопнул дверцей и направился к оперативникам в штатском, которые тенями маячили в арке. А потом… Нет, никакой пальбы, криков и грохота. Какой-то огромный оперативник в жилетке что-то проговорил в закрытую дверь, прошло меньше минуты, и она отворилась. Оттуда вышел сгорбленный рыдающий человек, которого тут же скрутили наручниками и повели к желтому «уазику» с синей полосой вдоль борта. А следом выбежали мальчишки, которых тут же приняли врачи дежурившей поблизости «скорой помощи». Одного, вернее одну, я тут же узнал.
— Аглая Тарасовна! — воскликнул я с интонацией одного из персонажей «Бриллиантовой руки».
Она ведь сказала, что сегодня дежурит, и надо же было такому случиться, что именно ее бригада отправилась на улицу Степана Разина. А ведь девушка, получается, меня переплюнула. Я-то, хоть и нашел преступников, на самом задержании прятался в милицейском автомобиле. Аглая же была в числе работников экстренных служб на передовой. Вот тут мой внутренний мальчишка возмущенно запротестовал.
— Матвеич, там все уже, похоже, закончилось, — обратился я к пожилому водителю.
— Нельзя, Евгений Семенович, — невозмутимо ответил тот.
Я хотел было поспорить, но тут уже сам Эдик Апшилава махнул в нашу сторону рукой, показывая, что можно выходить, и я сразу же распахнул дверь, направившись к следователю.
— А где второй? — спросил я Эдика, осознав, наконец, что меня смутило.
— Его ищут, — мрачно проговорил Апшилава. — В городе объявлен план-перехват. Почувствовал, что запахло жареным, и сбежал. Может, даже как-то о наших поисках услышал, шумиха до него дошла. С детьми оставил сообщника, наговорил ему, что вернется, а пока, мол, нужно пересидеть. Фактически сдал его, пожертвовал, чтобы самому по-быстрому смыться. А тот молодой парень совсем, — Эдик кивнул в сторону «уазика» с задержанным. — Видели, наверное, что расплакался как барышня. Понял, что ему за детей светит.
— Поймайте его, Эдуард Асланович, — просто сказал я. — Того, второго. Такие люди, как Синягин, не должны оставаться на свободе. Не возражаете, если я задам пару вопросов нытику?
— Я вас провожу, — кивнул Апшилава, и мы направились к милицейской машине.
Рослый сержант по знаку Эдика открыл зарешеченную заднюю дверцу, явив миру зареванное лицо пухлого здоровяка. Судя по жидким усикам и румянцу, он и вправду был очень молод. Едва ли не вчерашний школьник.
— Вас как зовут? — спросил я, принципиально не поздоровавшись с преступником, и включил запись на «Панасонике».
— Дима… — всхлипывая, произнес парень. — Акимов Дмитрий Олегович.
— Что вы сделали с детьми? Зачем их держали?
— Мы… Я… — преступник терся лицом о красную клетчатую рубашку, так как руки у него были скованы за спиной. — Мы никого не собирались убивать. Только напугать и выведать… выведать, у кого когда родителей дома не бывает. Это все Глеб! Синягин! Он все придумал!
— А ты еще большая сволочь, Дмитрий Олегович, чем этот твой Синягин, — Эдик презрительно сплюнул. — Ревешь, как баба, смотреть на твои сопли противно. А когда на дело шел, ребятишек до полусмерти пугать, королем себя чувствовал?
Следователь Апшилава всего лишь сделать один-единственный шаг, а подельник Синягина сжался в комочек, зажмурив глаза. Даже пискнул «не надо», решив, видимо, что его сейчас будут бить.
— Я… — он захлебывался слезами. — Я ведь их и пальцем не тронул! Мы их только пугали! Вон они, смотрите, уже улыбаются.
Я непроизвольно повернулся в сторону «рафика» с красным крестом на борту и столкнулся взглядом с Аглаей. Она как раз осматривала очередного мальчишку, а трое его друзей стояли чуть поодаль, нахохлившись, как воробьи. А я взял и помахал девушке рукой, сбив этим легкомысленным жестом всю серьезность момента. Спохватившись, я сосредоточенно ей кивнул, потом опять повернулся к плачущему Акимову.
— Милиционерами зачем притворялись? — я задал вопрос, который интересовал меня больше всего.
— Чтобы опорочить органы правопорядка? — мрачно уточнил Апшилава, после чего преступник задрожал как испуганный заяц.
— Просто так легче детей заманить! — бросился он оправдываться. — Покажешь им «липу», лицо строгим сделаешь, они и пойдут за тобой как бараны!..
На последнем слове Акимов осекся, поняв, что оно было лишним. Эдик выругался на каком-то другом языке, видимо, абхазском.
— Больше нет вопросов, — я покачал головой, и следователь с грохотом закрыл дверцу «уазика». — Извините меня, Эдуард Асланович, я отойду.
— Понимаю, у вас своя работа, — кивнул тот.
А я направился прямиком к Ямпольской, которая как раз заканчивала осмотр последнего паренька.
— Зовут тебя как, еще раз? — уточнила, подслеповато щурясь, пожилая медсестра.
— Сережа Рокотов, — тихо ответил мальчик, потом прочистил горло и произнес уже гораздо громче и уверенней: — Сергей Антонович Рокотов.
В моей голове тут же все встало на место. Или это полный тезка гендира нашего холдинга из прошлой жизни, или… Сергей Антонович рассказывал историю из своей жизни. Те самые преступники, притворявшиеся милиционерами, были известны Рокотову не понаслышке. Он сам оказался одним из потерпевших, проходивших по их делу! И еще по всему выходит, что я сейчас вижу своего будущего начальника. Точнее, будущего начальника того, кто станет жить и работать с ним в двадцать первом веке. Не уверен, что это уже буду я…
— Добрый вечер, Аглая Тарасовна, — я поприветствовал докторшу.
— Какой же он добрый, — проворчала пожилая медсестра, поправляя очки с длинной металлической цепочкой. — Вон ребятишек как
