не веря собственным глазам. Они ведь тоже не хотели погибать, и каждый, надо понимать, тоже вспоминал свою жизнь и близких, которые ждут в уютных немецких городках и поселениях.
Ситуация была патовая: наши оказались как на ладони, спрятаться некуда; гитлеровцы же не могли бежать – дорога была перекрыта «полуторкой».
– Все из машины! – проорал Волгин внезапно охрипшим голосом. – Все из машины!!!
Зайцев не заставил его повторять, да и Тарабуркин тоже. Они почти одновременно вывалились наружу; солдаты тем временем выпрыгивали из кузова и прятались за «полуторку» и камни вокруг.
Гитлеровцы тоже времени не теряли – рассыпавшись по щелям, они попрятались за штабелями боеприпасов и открыли огонь.
Волгин кубарем выкатился из машины вслед за Тарабуркиным и оттолкнул перепуганного мальчишку за ближайший валун. Выхватил из кобуры пистолет и стал отстреливаться, распластавшись на каменистой земле.
Он уже вполне овладел собой: знал, что в бою важно сохранять холодный рассудок. Он мысленно вычислял, сколько человек на поляне, а сколько может быть в пещере, кто где притаился, и каждого пытался удержать в поле зрения.
Вот здоровяк: он укрылся за машиной, роется в ящиках, – наверняка набирает за пазуху гранаты и патроны.
Вот водитель грузовика: он спрыгнул с подножки и скрылся за пирамидой, составленной из продолговатых коробок с оружием. Сейчас он ищет автомат, чтобы отстреливаться.
Вот тощий и высокий тип: он наверняка переползет к дальнему валуну на самом краю обрыва, из-за которого получит отличный обзор. Рядом с валуном стояла коробка, из которой выглядывали сошки армейского пулемета, – тощий наверняка попробует им воспользоваться. Пулемет – штука серьезная. Поэтому тощего надо снять в первую очередь.
Остальные Волгина волновали в меньшей степени: они прятались за камнями и ящиками ближе к пещере. Если уползут в нору – их беда. В норе всех можно скрутить одним махом. Лишь бы не уничтожили архив.
Обычно недобитые гитлеровцы действуют под покровом ночи. Ночь – время преступления. Почему на сей раз они сделали исключение и появились средь бела дня? Видать, сильно торопились.
Тощий, как и предполагал Волгин, переполз к пулемету и уже пытался перезарядить его. Он чуть приподнялся, и Волгин выстрелил. Пуля попала тощему в горло, он схватился за шею обеими руками, захрипел, откинулся назад и, не удержавшись, полетел в пропасть.
Водитель грузовика тем временем стал поливать автоматными очередями. Зазвенело разбитое стекло. Очередь прошла сверху вниз по кузову, брызнули во все стороны щепки.
Зайцев, спрятавшийся под днищем «полуторки», охнул и скорчился.
– Живой? – крикнул Волгин.
– Ага, – отозвался Зайцев, прижимая руку к плечу. – Задел, гад.
Пуля прошла навылет через левую руку, чуть повыше локтя.
Волгин дождался, когда водитель перезарядит автомат и вновь высунется из-за пирамиды, и спустил курок. Выстрел был точен. Водитель опрокинулся вперед, ящики рухнули наземь, из них с металлическим клацаньем вывалились новенькие винтовки. Тяжелые немецкие гранаты покатились по камням.
Советские солдаты пытались отстреливаться – кто из-за кузова, кто из-под машины; один только Тарабуркин съежился за валуном, закрыв голову руками, будто ребенок, и тихо то и дело вскрикивал.
Здоровяк вскочил из-за камня и швырнул гранату в сторону Волгина; капитан на лету перехватил ее и отправил обратно. Взрыв потряс ущелье. Валун раскололся, часть его упала в пропасть. Вместе со здоровяком.
Тем временем один из гитлеровцев, остававшийся невидимым для Волгина, по-пластунски прополз к кабине «Голиафа» и взобрался на подножку. Плюхнувшись на водительское место, он завел машину. Волгин попытался подстрелить его, но тот почти лег на сиденье, из-под «полуторки» «достать» гитлеровца было невозможно.
«Голиаф» взревел и, исторгнув из себя тяжелый клуб дыма, ринулся вперед. Волгин едва успел выкатиться из-под «полуторки», как мощный удар сотряс машину. Борта жалобно заскрипели, и полуторка отлетела на несколько метров назад, наполовину освободив дорогу. Это был умный маневр, только так и можно было удрать с поляны.
Гитлеровец рванул руль, «Голиаф» подался назад, затем по дуге направился к «полуторке», намереваясь обогнуть ее с левого борта. Наши принялись палить по кабине, но куда там!..
Волгин перезарядил пистолет, поднялся и почти в упор выстрелил в кабину. Раз, другой…
Кажется, одна из пуль все-таки задела водителя. «Голиаф» вильнул, этого небольшого движения оказалось достаточно для того, чтобы переднее колесо вылетело за край обрыва: машина колыхнулась, затем, не удержавшись на каменистом склоне, на мгновение зависла в пустоте и всей своей тяжестью рухнула в пропасть.
Волгин видел, как, будто в замедленной киносъемке, повалились сложенные в кузове ящики, как покатились, распахнулись, как из них вслед за исчезающим в ущелье грузовиком полетели папки и бумаги.
Могучий взрыв сотряс ущелье. Из пропасти к небу взметнулся столб пламени и дыма, а с утеса на поляну полетели отколовшиеся куски породы.
Из пещеры выбежал солдат и швырнул объемную канистру на остававшиеся на поляне ящики, затем дал в канистру автоматную очередь. Зазвенел пробиваемый пулями металл, брызнули искры. Ящики вспыхнули, будто это была солома.
Волгин видел, как огонь пожирает документы, однако добраться до них не было никакой возможности. Он метнулся было вперед, но его тут же отбросил шквальный огонь. Из пещеры отстреливались, отсекая путь к пожару.
Зайцев схватил гранату – одну из тех, что высыпались под кузов «полуторки», – привстал и, превозмогая боль, швырнул ее в нору.
– Стой! – только и успел крикнуть Волгин. – Там архив!
Но было уже поздно. Новый взрыв сотряс ущелье. В пещере гулко ухнуло, наружу вырвался огненный вихрь.
Казалось, он охватил все вокруг, заполонил пространство. Огонь ревел, облизывал скалы, бурлил, яростно бился о камни. Пещера казалась адовым зевом, который никак не может насытиться собственным разрушением и агонией. В огне метались, порхали, кружили горящие обрывки бумаг, на глазах превращаясь в пепел, – все, что осталось от гитлеровского архива.
18. Два рулона обгорелой кинопленки
Мигачев вертел в руках две оплавившиеся по краям бобины с кинопленкой: один блин побольше, тяжелый, а другой совсем маленький. Пленка была тусклая, свернутая на конце, будто серпантин.
– Это что такое? Вас туда за чем послали?!
На столе лежали несколько полуобгоревших листков. Мигачев поворошил их и обернулся к Волгину и Зайцеву, с виноватым видом вытянувшимся по стойке «смирно».
– Вам вообще что-то можно доверить или нет?
Левая рука Зайцева была подвязана бинтом, лицо Волгина посечено осколками и камнями. Парочка сейчас представляла собой не самое вдохновляющее зрелище.
– Капитан, мне говорили, что вы опытный солдат, – говорил Мигачев Волгину, все больше распаляясь. – Мне говорили, вам можно доверить важное задание. А я вижу, что тебе даже куриное яйцо доверить нельзя – разобьешь! – В порыве гнева полковник
